А вкусный! Окакисовский повар, ирландец по фамилии О'Ливер, уже по-тихому передал мне рецепт, который я сейчас вам продиктую забесплатно. Порция из расчета на четырех человек: взять банановую диету, выбросить диету, но оставить бананы. Очистить кожуру и варить в мятном ликере. Одновременно нашинковать фрукт и смешать с кайенским перцем, раскидистой клюквой и романом о морских путешествиях Клода Фаррера (если вам удастся раздобыть первое прижизненное издание, суфле получится вкуснее). Варить до умопомрачения. Полученную жидкость процедить через мелкое сито, чтобы отсеять восклицательные знаки и фальшивые образы. Все перемешать и положить под гидравлический пресс большой мощности. Перед подачей на стол облить бензином и поджечь. Если ваша плита не взорвется, вы станете обладателем великолепнейшего десерта, за что ваши гости вам только спасибо скажут. Ясно? Отлично! Тогда я продолжу.
Только мы принимаемся за сказочное суфле, как Толстяк окликает судовладельца:
– Скажите-ка, господин Окакис, не могли бы вы прописать вашему бармену, чтобы он мне плеснул шампанского в плошку? А то налил мне, как котенку, а теперь я ему делаю всякие знаки, а этот попугай и рылом не ведет!
Тут встревает профессор В. Кюветт и кричит писклявым, плаксивым, срывающимся голосом:
– Дорогой Верзиль, мне кажется, что вам, наоборот, уже вполне достаточно пить. Вы же сами знаете, что не переносите спиртного!
Он вне себя, этот ученый муж из Центра научной отработки околонаучных разработок.
Лоб Берю становится пунцовым.
– Что за козел! – взрывается мой товарищ. – Нашелся тут профессор кислых щей!
Я не переношу алкоголь?! Ну ты даешь, дедуля! У тебя серое вещество тоже на отдыхе, что ли? Сам ты не переносишь алкоголь! Я же вижу, как ты отставил свой наперсток!
Сильно сказанные слова встречает мертвая тишина. И вдруг от звонкого смеха начинает звенеть посуда. Королева Мелания из Aрабанса! Ей вторят Тед Рванини и герр Бипланн. И пошло, как волна! Народ умирает со смеху. Нет ничего более заразительного! Те, кто не понимает французского, смеются за компанию. Настоящая эпидемия ржачки!
Толстяк доволен на все сто. Похоже, совсем раскрепостился.
Он поворачивается к сидящей рядом бабушке Педе и тихо спрашивает:
– Э, бабуля, вы не против, если я расстегну свой пояс?
Старушка, не очень понимая, о чем идет речь, мотает головой в знак согласия. Тогда Берю встает и обращается к обществу:
– Извините, если я попрошу у вас прощения, короли и королевы, но я не выношу быть стиснутым.
Он расстегивает пиджак, рубашку, и нашим глазам предстает надетый на его брюхо эластичный пояс шириной сантиметров восемьдесят.
– Представляю вашему вниманию агрегат, выполненный из резины, который надевают на брюшную мозоль, – объявляет Толстяк. -Согласен, он придает вам грацию бабочки, но для жратвы лучше все-таки снять. С самого начала нашего общения за столом у меня желудок, будто его в тиски зажали. Если я и дальше буду держать свой котел для рагу в напряжении, то не смогу дойти до конца суфле.
И он действительно начинает расстегивать крючки своего корсета. По мере уменьшения сдерживающего эффекта пояса всеобщему вниманию все больше представляется волосатое с рубцами брюхо Берю. С каждым расстегнутым крючком ему приходится все сильнее давить на живот, чтобы освободить следующий. Наконец последний крючок не выдерживает и с силой отрывается, попадая в монокль генерала фон Дряхлера. Звон разбитого стекла! Раскрытые от ужаса глаза генерала делают его похожим на сову, которую ослепили в полной темноте прожектором. Берю приносит извинения.
– Если хотите знать мое мнение, генерал, то примерно то же самое случилось с вашими войсками во время последней мировой заварушки. Натюрлих, как говорят у вас, в вашем бункере с кондиционированным воздухом вы этого всего не видели.
Берю срывает пояс, вешает на спинку стула и, усаживаясь, заявляет:
– Уф, наконец-то я как у себя дома!
Глава 8
Думаю, вы не забыли, что на Толстяка я всегда влияю самым положительным образом. Поэтому, стремясь загладить ситуацию, отвешиваю ему красноречивый взгляд.
Это моя манера выражать свои чувства. Он хоть и в дугу, но схватывает моментально и заканчивает выступление. Слава богу, заканчивается и обед, и величества гурьбой вываливают в гостиную 8-бис, что побольше. Надо сказать, котировки моих акций на местной бирже с определенного момента стремительно пошли вверх. Не только мои, так сказать, ухаживания за малышкой Антигоной принесли свои сочные плоды, но я еще заметил, что мне дает проходной балл красавица Экзема, ее мачеха. Надо признать, я с превеликим удовольствием констатирую сей факт. Каждый раз, когда поворачиваю тыкву в ее сторону, я вижу горящие, уставившиеся на меня глаза. И этот взгляд – долгий, как болеро Равеля, – говорит о нескрываемом интересе, который я, похоже, разбудил в ее чувственных центрах.
Когда мы всей компанией заваливаемся в гостиную, моя физиономия вытягивается. Первое, что я вижу, – огромный розовый рояль. Нет большего предателя, чем этот инструмент, когда поблизости бродит оперная певица. Сами знаете, в большой компании всегда найдется идиот, который попросит диву порадовать собравшихся мощью своих голосовых связок. Это как на пирушке у ваших друзей, пригласивших вас к себе после поездки на Канары. Обязательно найдется болван, который начнет просить показать ему слайды, снятые во время отпуска. И вот вы глотаете остывший чай вприкуску с видами пляжей и отелей Тенерифе. В такие моменты мне хочется реветь, как раненому зверю. А ведь нужно еще выслушивать комментарии хозяина дома, выдрючивающегося, как гид-историк. Он стоит и радостно выуживает из памяти: