Оплатив плохое шампанское, подхватываю расчувствовавшуюся миллиардершу под крыло, и мы выходим из заведения. Моя открытая тачка стоит рядом на парковке. Здесь в буквальном смысле слова царствует сторож, расфуфыренный, как генерал банановой республики.
Каска, больше похожая на горшок, надетый на забор, сваливается ему чуть ли не до подбородка. Я даю генералу хрустящую бумажку, и в соответствии со своим служебным положением он открывает дверцу для Глории, затем не без грации поднимает шлагбаум и вытягивает руку, как семафор.
Я заворачиваю на дорогу, вьющуюся по берегу моря. В свете луны вода играет тысячами огней. Натурально намного красивее, я бы сказал сказочнее, чем на рекламных плакатах. В такой момент не хватает двух теноров с мандолинами, чтобы пели вам всю дорогу прохватывающую серенаду.
Мы едем медленно. Моя правая рука на плече Глории, и я снимаю ее только для того, чтобы изредка переключить скорость.
- Знаете, что там, наверху, за холмами? - спрашиваю я многозначительно.
- Нет.
- Вам понравится, - шепчу я с прямым намеком в голосе. - Холмы, рощи, уединение... Как в романах Доде, красавица моя!
И сворачиваю на боковую дорожку, ведущую вверх. Мы быстро поднимаемся над морем и восхищаемся панорамой с высоты. Я въезжаю под сень раскидистых сосен. Пахнет хвоей и интимом.
- Ах, как божественно красиво, - мурлычет американка, вытирая свой грим о мое плечо.
Про себя я думаю, что если мне удастся найти живой шатер среди густых зарослей, то я мог бы показать Глории выставку своих лучших достижений с демонстрацией образцов в работе.
В то время как я высматриваю подходящее для выставочного зала местечко, нас на полной скорости обгоняет машина. Я очень вовремя выкручиваю руль вправо и прижимаюсь прямо к обочине, чтобы избежать столкновения.
- С ума сходят в любое время суток, - философствую я.
Глория улыбается. У них в Штатах таких ненормальных намного больше на душу населения, будьте уверены. Явление распространенное!
Я продолжаю спокойно рулить по памяти, и вдруг примерно через километр, в тот момент, когда дорога ныряет в густой лес, мы видим обогнавшую нас минуту назад машину, стоящую поперек шоссе, правым передним колесом в кювете. С правой стороны дверца открыта, и один из седоков наполовину свисает из тачки. Мордой он уткнулся в асфальт, а ноги - на щитке приборов. Очень впечатляющая картина, особенно если высвечена в темноте галогеновыми фарами "Маршалл".
Я торможу, а Глория испускает крик в той же тональности, что и скрип колес на дороге.
- Несчастный случай! - заикается она.
- Да, - отвечаю я, с неохотой констатируя, что придется включаться в работу, - это машина, которая нас только что обогнала. Ничего удивительного - мчаться с такой скоростью!
Я выпрыгиваю из своей тележки и бросаюсь к месту аварии. Машина американская, с откидывающимся верхом и помятым передом.
Склоняюсь над раненым. И в это время сзади слышу тихий голос, говорящий, может быть, и по-французски, но с очень уж сильным акцентом:
- Я на твоем месте поднял бы руки за голову!
Быстро оборачиваюсь и вижу перед собой здорового малого в рубашке с короткими рукавами и такими же мыслями, скрытыми под черной шляпой. Для придания большей значимости своим словам в руках он держит автомат.
По той манере, как он его держит, можно судить, что парень не любитель, а автомат заряжен не клубничным мороженым. Более того, малый сумеет им распорядиться по первому требованию.
Другой, только что не подававший признаков жизни, вдруг чудесным образом оживает и встает на ноги.
- Ага, воскрешение Лазаря! - иронизирую я, поскольку, как вы знаете, даже в самые критические моменты жизни я всегда нахожу место шутке, достойной войти в анналы французской культуры.
Вместо ответа Лазарь вытаскивает пушку солидного калибра и идет к моей тележке.
- Руки! - повторяет малый, стоящий напротив меня, и делает красноречивый жест автоматом вверх.
Я сплетаю пальцы на затылке, чтобы доставить ему удовольствие, поскольку мама в детстве учила меня никогда не перечить большим дядям.
Скашиваю глаза в направлении своей тачки. Мнимый раненый открывает дверцу со стороны Глории. На чистом английском он приказывает ей выходить, и она покорно подчиняется. Когда господин держит в руке артиллерию одиннадцатого калибра, то может отдавать свои приказы на любом языке - вы подчинитесь ему инстинктивно.
Но прежде чем отойти от моей красивой машины, этот сукин сын вынимает из кармана нож и старательно режет шину правого переднего колеса.
Милый вечерок, не правда ли? Ты приезжаешь в лес подышать чистым воздухом, а заодно показать американской птичке некоторые французские фокусы, и вот тебе пожалуйста! Приходят господа гангстеры и вносят диссонанс в еще не начавшуюся увертюру!
В наше проклятое время совершенно невозможно пофлиртовать спокойно! Приходится зависеть от обстоятельств, буквально на ощупь пробираться через тернии к звездам и при этом испытывать горькое разочарование. Ну что вы скажете?
Парень с пистолетом приказывает Глории сесть в их машину. Другой, с автоматом, показывает мне, чтобы я стал на колени перед кюветом. Очень милый мальчик!
Что за этим последует, я мог бы вам описать в длину и в ширину и даже акварелью, чтобы придать воздушности пейзажу! Сейчас он треснет меня прикладом по башке, чтобы выбить весь фосфор из мозгов, а пока я его буду восстанавливать, собирая по крупицам со всего организма, они смоются вместе с Глорией. В одном я уверен: убивать меня не будут. Если они продырявили мне колесо, то не станут дырявить мою шкуру! Логично, правда?
Но и по тыкве мне получать как-то не очень хочется. После подобных операций не напасешься болеутоляющего! Тем более у парня руки толщиной с ваши ноги. Такой треснет - котелок разлетится вдребезги, и мои мозги будут собирать в совок вперемешку с сосновыми иголками!
- Ты слышал? - повторяет этот супостат. - Я сказал - на колени!
- Жалко пачкать белые брюки, - отвечаю я.
- Если не встанешь на колени, то будешь сожалеть о своей белой рубашке, в которой я наделаю дыр! - уверяет интеллектуал с "Томсоном" в руках.
Я еще надеюсь найти средства для продолжения вежливого препирательства. Но, похоже, средств нет (кроме килограмма аспирина на завтра), и я уже готов подчиниться, как вдруг мой личный ангелхранитель, у которого сегодня как раз ночное дежурство, своевременно возвращается на базу. Я слышу рев мотора, и фары светят прямо на нас.
Парень с автоматом отпускает скверное американское ругательство и поднимает оружие как топор. Но яркий свет фар ослепляет его. Поэтому блестящему комиссару Сан-Антонио ничего не остается, как двинуть ногой супермену прямо в драгоценнейшее. Следующим движением я бью ему головой точно в нос. Господин теряет шляпу одновременно с автоматом и, ревя от боли, кидается к машине, которую его приятель пытается вырулить на шоссе.
Я бросаюсь вслед. Парню за рулем удается задом выехать из кювета, и он собирается стартовать, как на гонках в Монако.
- Глория! Быстро! - ору я, дергая за ручку дверцы.
Она, конечно, с точки зрения женской красоты не фонтан, но в вопросе сообразительности и быстроты реакции надо отдать ей должное. Ее ноги складываются на заднем сиденье - она вся как пружина. Парень, которого я только что угостил, старается поймать ее за ноги, но она мгновенно распрямляется и на ходу выныривает из машины. Мне остается лишь принять ее на вылете Мы оба навзничь падаем на асфальт. Бандиты устремляются вперед и растворяются в ночи. Все происходит буквально за несколько секунд.
- Сильно ушиблись? - спрашиваю я. Она скорее пришиблена, чем ушиблена, но главное - живая и у меня в руках
- Нет, ничего, спасибо вам огромное.
- Что еще тут за цирк? - спрашивает голос у нас за спиной.
Мы поворачиваемся на голос и видим крупного коротконогого малого в расстегнутой замасленной рубашке, волосатого, как горилла. На шарообразной голове картуз с загнутым вверх козырьком, а живот торчит яйцом, как у деревенского пастора.
В нескольких метрах мирно пофыркивает его грузовичок.
- На нас напали, - говорю я. - Гангстеры пытались похитить девушку.