Падала я так долго, что мне даже надоело кричать, тем более, что сверху все время продолжала хлестать вода, попадая мне в рот и в нос. Становилось почему-то то светлее, то темнее, иногда я мельком видела какие-то дворцы, моря, леса, которые, впрочем, тут же исчезали. Мне казалось еще, что кто-то барахтается и кричит рядом со мной...
И тут вокруг стало окончательно светло. Статуя с хлюпаньем врезалась в землю, я грохнулась на нее и отшибла себе локоть. Неподалеку раздалось аналогичное хлюпанье, словно упали большие камни, и на закуску сверху вылилась грязная соленая вода. Ее оказалось так много, что я на миг всплыла и закачалась на волнах, судорожно, как за якорь, цепляясь за руку статуи, но, слава богу, уровень быстро упал. Вода растеклась по местности, оставив после себя большие лужи, в одну из которых я и осела. Мне по темечку стукнула парочка запоздавших камешков, и наступила звенящая тишина.
Пролежала в неподвижности я совсем недолго – лужа была не очень-то теплой, и к тому же я услышала детские крики и чей-то плач. Неужели и Танька все-таки со мной сюда попала?!
Я тут же вскочила на ноги со смесью радости и ужаса – вода полилась с меня ручьем, с плеча свалилась здоровенная водоросль. Протерев глаза, я быстро огляделась и тут же поняла, что место опять стало другое. На этот раз я стояла на небольшой заболоченной полянке, окруженной со всех сторон высоченным и густым лесом. Вначале я подумала из-за белых стволов деревьев, что это березы, но вскоре заметила, что черных пятен на них нет, да и вообще сами деревья по форме больше напоминали елки. Только росли на них не иглы, а длинные желтоватые листья. Трава, растущая из хлюпающей под моими ногами почвы, тоже была скорее желтой, чем зеленой, но при этом, кажется, свежей, а не осенней. Ладно, вообще-то, трава не кусается, желтая и желтая, надо найти того, кто кричал!
Крики и хныканье как раз возобновились, и я решительно двинулась на звук.
Первого крикуна я извлекла из-под куста, где он съежился. Это был зажмуренный пацанчик возраста моего брата Димки, то есть лет восьми-девяти, худой, с забавно оттопыренными ушами, на которых висели довольно длинные мокрые волосы - в сухом виде они были бы, наверное, темно-коричневого цвета. Одет был пацан, как будто сбежал со школьного спектакля: красный длинный пиджак с золотыми пуговками, огромный белый бант под шеей, обтягивающие синие штаны типа лосин и красные сапожки с отворотами, почти такие же, как были на статуе, только, конечно, поменьше. Еще больше я удивилась, когда пацан ухватился за ветку, пытаясь подняться, и я увидела на его руке здоровенный перстень с синим камнем.
- Эй! – сказала я, хватая его за шиворот шикарного одеяния, чтобы помочь подняться. – Ты кто? Как тебя звать?
Пацан перестал жмуриться и открыл глаза, которые у него оказались резко двухцветными – по краями карими, а посередине – желтыми, и, глядя на меня, сказал тонким вредным голосом:
- Ваар драт ратсанатла бип!
- Чего ты бибикаешь? – рассердилась я. – Нашел время дурачиться!
Но мальчишка продолжал нести свою чепуху, и я поняла, что он просто-напросто не русский. Неожиданно он топнул на меня ногой, и я удивленно попятилась от него, тем более, что неподалеку раздавались еще какие-то крики.
И точно: в пяти шагах от ряженого иностранного мальчишки я обнаружила девочку лет пяти, если не меньше. Одета она была тоже обалденно – в юбку из длинной травы и жилетку из плохо выделанной шкуры какого-то зверя. Девчонка была голубоглазая, загорелая до черноты, а волосы у нее были светлые, очень кудрявые, и прямо-таки стояли у нее на голове дыбом.
- Аб ульг бых-бых! – жалобно прохныкала она, глядя на меня.
- И ты тоже иностранка? – уныло сказала я и погладила ее по жесткой курчавой голове. – Вот ужас... Ой, и под деревом еще кто-то валяется...
Тот, кто валялся под деревом, пока я к нему брела по чавкающей земле, уже успел вскочить. Это был мальчишка помладше меня года на три, то есть лет двенадцати, белобрысый, веснушчатый, с носом-картошкой и очень белыми зубами. Вместо нормальной одежды на нем снова было натянуто какое-то недоразумение, похожее на обтягивающий костюм цирковых гимнастов, из переливающейся голубой ткани. Увидев меня, мальчишка замахал руками и разразился потоком слов, из которых я четко поняла только одно: он тоже не русский. Но язык его отличался от бормотания маленькой девочки и ушастого пацана. Кажется, они вообще говорили каждый на своем языке. Вот ужас-то! Что мне с ними со всеми делать?!