Вещи на нём сплошь состояли из кружев, рюшек и прочей гипюрной белиберды, которую осмелится нацепить на себя только изощрённое чудо или недобитый стиляга. Само же “чудо” представляло из себя узколицее создание с острой бородкой, тонким носом и лбом, претендующим на аристократизм. Правда, аристократизм проглядывался слабо, потому что его скрывала шляпа с полями. Венчала мушкетёрского ферта пара красных сапог.
Лена вдруг представила, как она появляется на работе в сопровождении этого пижона, сзади топает Самохин со своим Гоблином. Народ, конечно, подивится чудесному зрелищу, но потом всю группу отправит в Кащенко. Других вариантов нет!
- Послушайте, - Лена обратилась к разодетому франту, - как вас? Мне бы умыться...
- О-о, пардон мадам, - щёголь изобразил реверанс, - позвольте представиться, Жан-Батист!
Ну, кто бы сомневался! С такой-то видухой, уж если Жан, так точно Батист. Француз или тип, косящий под лягушатника, застыл в полупоклоне. Наверное, он следовал какому-то дурацкому этикету, этого Лена не знала, зато она точно знала, что пребывать дальше в образе трубочиста не желает. Поэтому брякнула “очень приятно”, хотя ничего приятного не было. Жан-Батист продолжал стоять полунагнувшись, видимо в ожидании, что клиентка в ответ назовёт своё имя.
- Лена, - вздохнула девушка, - Гаврилова.
Представившись, она протянула французику руку. Зачем это сделала, и сама не толком не поняла, видимо, сработал какой-то тайный инстинкт, возбуждающий желание в присутствии чужестранцев проявлять себя с утончённой стороны. Жан как-то весь подобрался и, призвав на помощь галантность, схватился ладошками за предложенную конечность, а затем приложился губками к тыльной стороне Лениной кисти.
В этот момент на его спину легла тяжёлая рука новатора-визажиста с простым русским именем Клава. Французская талия, не привыкшая к таким испытаниям, прогнулась. Лена хотела вырвать ладонь из лап лягушатника, но сделать этого не успела. Жан отцепился от неё сам, потому что мощная ладонь Клавы сгребла франта за шкварник и восстановила утерянную им вертикальность.
От постигшей его встряски Жан сделался красным, шляпа сползла ему на глаза. Он хотел придать головному убору первоначальное положение, но Клава его опередила. У неё было своё видение на французский стиль. Приложив усилие, она натянула широкополый предмет чуть ли не до самого носа Жана.
В этот момент Лена всё поняла - у Клавы были на хлыща виды, и уступать права на него она никому не собиралась. Кроме того, она придерживалась той точки зрения, что в её присутствии проявление чувств к посторонним не только недопустимо, но ещё и кощунственно, что с присущей ей деликатностью и постаралась донести до избранника.
- Это есть безобразие! - из-под шляпы слышались возмущённые вопли Жана. Холёные ручонки пытались вернуть шляпу на место. - Клава! Я сейчас будет ругаться! - и после паузы: - Сильно!
Вряд ли Клава испугалась угроз Жана, скорее всего, в ней проявилось чувство, присущее большинству женщин - сострадание. Лена с умилением наблюдала за сценкой, как Клава срывает с головы Жана шляпу и мощной пятернёй приглаживает растрепавшиеся на нём волосёнки. Всё правильно, пряник после кнута - самое лучше средство.
Вообще, это где-то на уровне подсознания - поругавшись, женщина тут же начинает искать пути к примирению. Для этих целей лучше всего подходят всевозможные ухищрения, прикосновения или поглаживания. Область, на которую нужно воздействовать, следует подбирать индивидуально, используя особенности физиологии и обоюдных пристрастий.
Вот и Клава от прилизывания шевелюры перешла к потиранию мочки на мушкетёрском ухе. Тем самым она пыталась прервать тот поток возмущения, который лился из уст Жана. Приём оказался действенным, видимо, использовался не впервые. Французское ухо приняло цвет спелой вишни, возбуждение Жана стало сходит на нет, пока не достигло ворчания, больше похожего на урчание кота, которому чешут пузо.
Несмотря на воцарившуюся идиллию, Лена решила её прервать.
- Клав, - она подёргала парикмахершу за рукав, - мне бы умыться.
Та нехотя оторвалась от своего занятия, потом, осмотрев Лену, вздохнула. На её лице отразились все чувства художника, видение мира которого не совпадает со вкусами большинства.
- Ладно, пошли, - сказала она, - в баньке воды много. Только намедни топили! - тут она повернулась к своему ухажёру. - Мы сходим, Жанчик?