Она стояла на глубине свежевырытой могилы, а Никифор возвышался над ней, стоя на самом краю босиком. Мелкие камушки и комья земли скатывались вниз, гулко разбиваясь о замерзшее дно. Яма была глубокой, поэтому девочке вряд ли хватит роста, чтобы схватиться за ее край и хотя бы попробовать подняться. Это при условии, что ей удастся сбросить путы.
Никифор нагнулся, и у Мирославы проскользнула глупая надежда, что он сейчас подаст ей руку и вытащит, но фермер поднял с земли лопату.
— Что ты собрался делать?! — зубы девочки стучали от холода. Или от охватившего ужаса? — И что ты только что влил в меня?!
Упырь перекинул черенок лопаты из одной костлявой руки в другую.
— Видишь ли, в этой жизни не всегда происходит все так, как мы хотим, — мудро изрек Никифор, не отвечая на вопросы.
— Самое время пофилософствовать! — разозлилась Мирослава. Она продрогла до костей, а ее сердце гулко билось, вызывая крупную дрожь во всем теле. Кажется, ее жизнь быстро приближается к своему концу.
— Мне некуда торопиться, деточка, — пожал плечами фермер, опираясь на лопату и смотря вниз на яриловку, прижавшую руки к груди.
— А вот я бы не тянула кота за хвост! Либо прикончи меня, либо помоги вылезти! — ее голос предательски дрожал.
Как бы она не храбрилась, ей было всего тринадцать, и она стояла на коленях в могильной яме почти раздетая на лютом морозе. Дурой Мирослава себя не считала, поэтому прекрасно понимала исход сегодняшней ночи. Но не понимала причины. Кому она перешла дорогу? За что?!
— Это всегда успеется, ведь за этим мы здесь и находимся, — мерзко улыбнулся Никифор и зачерпнул лопатой горсть мерзлой земли, а затем ссыпал ее в яму, где стояла яриловка. Девочка похолодела. — Хорошая ты девчонка, но пойми правильно, кое-кому ты поперек горла стоишь!
Упырь активно замахал лопатой, забрасывая могилу. Пошел снег.
— Да-а, — довольно закивал фермер, закинув голову к небу, — как и обещала, исполнила, я тебя закопаю, а могилку снег-то и припорошит! Никто тебя здесь искать и не станет! До утра успеем…
Мирослава, вжавшись в земляную боковину ямы, наблюдала, как ее дно постепенно закидывается землей. Лопата гулко входила в земляную насыпь под умелыми руками бывшего фермера-работяги.
— Кто? Про кого ты говоришь? — ухватилась за ниточку девочка, переключив внимание с проклятой лопаты на слова Никифора. Слезы, которые давно бежали из ее глаз, противно жгли отмороженные щеки, превращаясь в льдинки. Она слабо осознала, что хочет сдаться, чтобы спасти себя и друга, пока еще не поздно. К чему эти принципы, когда на кону — жизнь…
— Кто-кто! Кто надо! А какие именно у нее к тебе претензии, меня уже не волнует!
— О ком ты говоришь? Я не понимаю!
— А тебе и не надо понимать, душенька…
Где-то вдали был слышен глухой человечески крик, напоминающий волчий вой. Это Яромир пытался выбраться из серебряных цепей, обвивших его тело. Затем все стихло, и яриловка крепко прикусила щеку, чтобы не разрыдаться еще сильнее. Оставалось только надеяться, что фермер и его сообщник ограничатся только ею.
Хотя этот вариант Мирославе тоже не нравился. Она не была альтруисткой, готовой ради кого-то умереть, задохнувшись под землей. Так бывает только в глупых книжках, а сейчас происходил самый настоящий жизненный кошмар, в котором ее принуждали расстаться с жизнью самым зверским способом. Ей было страшно, больно и ужасно холодно!
— Вообще, как говорится, друзей держи близко, а врагов еще ближе… А вот родственники, записавшие тебя во враги могут стать еще большей опасностью, чем все вместе взятые!
— Кто-то из моей родни решил меня убить? — у Мирославы по спине пробежал холодный пот. Она не знала никого, кто бы мог ей угрожать. Ее мама была сиротой, а папа единственным сыном в семье… О своем деде она вообще ничего не знала. Могла ли что-то знать бабушка и скрывать это от родных? Могла, но сейчас ее тут не было, как и ответов на вопросы.
— Решил, видимо, — уклончиво ответил фермер, работая лопатой. Он не сбавлял скорости, будто вообще не уставал.
— Даже у приговоренных к казни было право на последнее желание! — вдруг вспомнила Мирослава, громко всхлипывая. Где-то недалеко на границах фермы пели свою песню девушки, выполняющие опахивание.
— Ишь чего удумала! Не выпущу тебя! — запротестовал Никифор, скидывая в яму очередную горсть земли. Ноги девочки, стоявшей на коленях, постепенно утопали в земле.