Разведчик огляделся и увидел на самой линии горизонта темное пятнышко, плывущее над землей в его сторону. Двигалось оно быстро со скоростью быстроходного истребителя, и направлялось точно к нему — через пару секунд он мог различить громадный корабль с обтекаемыми линиями, приспособленный к полету и в большом космосе, и в плотной атмосфере.
Двигался звездолет бесшумно и был явно военным, так как множество башенок облепляли снизу доверху массивный корпус, перекрывая все сектора обстрела. Присмотревшись, он увидел нечто похожее на орудия и понял, что чувство опасности проснулось не зря. Не стоит ждать ничего хорошего от вооруженного корабля. Во все времена вояки сначала стреляют, а уж потом разбираются, куда они попали.
Торк упал на землю.
К несчастью, спрятаться было негде, вокруг ни одной ямки или холмика — только ровно уложенные плиты до горизонта.
Корабль замедлил ход и завис над ним, закрывая собой белое солнце.
Евгений сжался, стараясь казаться как можно меньше, надеясь на то, что его не заметят, хоть и понимал, как это глупо. Но больше ничего в голову не приходило.
Обычно в расе крылатых людей процесс формирования крыльев происходил стремительно, иногда ребенок еще и на ногах едва стоял не умел, а уже мог планировать на слабых, неокрепших крыльях над городом, ловя потоки восходящего воздуха.
Молодой летун, не достигший совершеннолетия, как правило, уже мог пилотировать тяжелый звездный истребитель и на законных основаниях считаться настоящим мастером воздушного боя. Раннее вставанье на крыло не считалось чем-то особым, этим не гордились, считали обычным, но еще древние знали — из тех, кто вылетал первым из гнезда, получались лучшие пилоты, поэтому им доверяли лучшие звездолеты — настоящие пожиратели пространства и редко ошибались.
Птенцы свободно ориентировались в пространстве, а само пилотирование было для них естественным и простым, как сама жизнь, в воздушном бою они славились непредсказуемыми атаками и невероятными виражами, именно это приносило победы роду в войнах с существами с других планет. Ими гордился род, их имена были записаны на хрустальной стеле в первом гнезде, из которого вышли предки.
А вот птаха Алана, несмотря на то, что ей минул двадцатый год, летать не умела. Такое иногда бывает: то ли не в ту комбинацию сложились гены, то ли яйцо, из которого она вышла, находилось в плохом месте, и плохая энергия испортила его, поэтому в жизни ее не ждало ничего хорошего. Сразу, после того как она выползла из яйца, старший из рода увидев ее маленькие кривые крылья, брезгливо отвернулся, торопливо прощелкав молитву старому богу, потому что лучше других понимал, какое горе пришло в их род.
Раз в столетие в одном из родов рождался ползун — существо неспособное летать. Причины этого по-настоящему никто не знал, летуны не изучали биологию, но старики говорили, что таков гнев богов. И тот, кому пришлось на себе ощутить его горечь, чувствовал себя несчастным с самого рождения.
И неважно, что именно из ползунов получались замечательные философы и поэты, лучшие механики и стрелки, все равно над ними потешались все. Каждый птенец норовил ударить клювом плохо передвигающегося по земле сородича, норовя напасть на него сверху, зная, что тот не может ответить тем же.
Иногда толпа подростков забивала ползунов насмерть, а взрослые летуны презрительно отворачивались, словно не видя того, что происходит на их глазах. Так было всегда, потому что тот, кто не мог летать, считался родовым проклятьем.
Алане исполнилось двадцать, но крылья за ее спиной по-прежнему оставались тяжелой и неудобной ношей.
С каждым днем все больше тускнели глаза родителей, и они все меньше говорили с ней, потому что давно было известно, если ползун не полетел до своего двадцать первого года рождения, то его крылья не узнают неба никогда.
А это значило, что никогда не появится в жизни птахи тот, кто решит вместе с ней строить гнездо. А прожить жизнь, не зная радости парения, не слышать писк своих птенцов, не видеть, как они встают на крыло — разве что-то может быть хуже?
Впрочем, это была еще не самая большая плата за неумение летать.
Любой ползун беспомощен и тихоходен, а города рода устроены так, что хорошо в них живется только тем, кто передвигается по воздуху, и неудобны, грязны, ужасны для тех, кто лишен этого дара богов.
Дома вздымались к небу бесконечными уступами, и повсюду чернели зевы гнезд, в которые попасть свободно могли только те, кто парил над узкими зловонными улицами.