Мое молчание он истолковал по-своему.
- Ладно, раз решил, то решил, о другом ответь. Вот ты говоришь, что не может ученый такое, как с Шаром, до нужной точки предусмотреть. И в будущем так?
- Мы неплохо учимся, - ответил я, скорей чтобы прекратить разговор. Поэтому есть надежда, что в будущем мы сможем гораздо лучше оценивать и решать такие грандиозные проблемы.
- А Шар вы будете использовать сейчас, - сказал Геннадий Иванович утвердительно.
Я почувствовал, что уже не в силах спорить. После стольких волнений хотелось лечь на траву, слушать дятла и ни о чем не думать. Чуть шелестела листва, грело утреннее солнце, хорошо было в лесу - тихо, привычно. Если забыть о Шаре, конечно.
- Свойства Шара будут использовать, - сказал я больше для себя, чем для Геннадия Ивановича. - Сие от нас не зависит.
- Как не зависит? - он встрепенулся.
- Очень просто. Вот мы сидим, рассуждаем, а все уже решено.
- Вами?
- Нет. Шар открыт, понимаете? А что открыто, то будет применяться. Неизбежно. Не было случая, чтобы открытие не применялось.
- Вот оно как…
- Мы сообщим о Шаре, иначе мы поступить не можем. Съедутся ученые, будут спорить, примерно как мы спорим, возможно, разработают какие-нибудь меры предосторожности, и все равно Шар пойдет в дело. Нет, Геннадий Иванович, потешили мы себя разговорами, пора и честь знать. Хорошо бы засветло к телефону или телеграфу выйти. Где тут ближе всего?
- Сиди, успеем…
Я не торопился - наконец-то можно прилечь! Геннадий Иванович снова задымил, щуря глаза то ли от огорчения, то ли от папиросы. Я ему сочувствовал. Такая у него была жизнь и такая работа, что он привык полагаться на себя, свои выводы и решения, всецело быть хозяином, а тут…
- Решено, стало быть, и подписано, - он встал. - Рыба все подряд глотает, пока крючок не сцапает, да уж поздно.
Он тяжело вздохнул.
- Куда вы, Геннадий Иванович?
Он как будто не слышал. Своим чуть валким, спорым и твердым шагом он двинулся к месту, где лежал Шар. Метрах в полутора, у черты, за которой возникал чужой мир, он зажмурился. Придвинулся, присел и крякнув, поднял Шар.
- Геннадий Иванович!.. - закричал я.
- Тяжелый, однако…
Он побежал к берегу, и, прежде чем я успел опомниться. Шар с гулким всплеском исчез под водой.
- Вот и все, - Геннадий Иванович отряхнул руки. - Здесь не шибко глубоко, да ила с метр. Пусть полежит смирненько, пока вы заранее не продумаете все до точки.
НЕ БЫВАЕТ
Экспериментируя, профессор Арцинович был въедлив, как серная кислота, и тверд, как молибденовая сталь. Но даже сталь утомляется. В тот день его настолько замучили пляшущие в глазах черные мушки, что он вопреки обыкновению взял велосипед и покатил дышать свежим воздухом.
От научного городка до деревенских проселков было рукой подать, и некоторое время спустя профессор очутился в незнакомой местности. Мирно светило солнце; слева от пыльной дороги были сосенки, справа зеленел овес, а навстречу Арциновичу летел человек.
Точнее, его нес ветерок, человек лишь подгребал, распластавшись, как лягушка. На его коленях пузырились мятые брюки.
Профессор затормозил. «Ну вот, доработался, - молнией пронеслось в мозгу. - Уже мерещится».
Ветерок стих, и человек повис метрах в полутора, над Арциновичем. Профессор смотрел, задрав голову. Ему было очень жаль себя.
- Скажите, - спросил он наконец, - вы умеете распознавать галлюцинации?
- Нет, - хрипло ответил человек, - не умею.
- Конечно, конечно, - согласился Арцинович. - Раз вы сами галлюцинация, то, понятно, вы не умеете. Я, к сожалению, тоже, потому что не специалист в данной области.
- Я не галлюцинация, - возразил человек. - Я Сидоров. У меня и документ есть.
Он похлопал себя по карманам свисающей куртки, и на его лице отразилось огорчение.
- В пиджаке забыл…
Арцинович понимающе кивнул.
- Иначе и быть не могло, - сказал он. - Зрительно-слуховая галлюцинация - это еще туда-сюда, но галлюцинация, предъявляющая документы, - это, простите, нонсенс.