Поцелуй. Проволочный забор отпечатался на лицах, но они этого не чувствуют. Нежное прикосновение рук заменяет объятия. Наконец Дорис освобождается от розового тумана, в котором теряются все мысли. У нее перехватило дыхание.
— Я… Я не понимаю тебя, Анди, — говорит она заикаясь.
Он нежно прикасается губами к ее пальцам:
— Пятьдесят три дня! Как мне было тяжело без тебя!
— Послушай! Ты не должен подписывать рапорт о зачислении на сверхсрочную, ты слышишь меня?
— Я тебя люблю, Дорис!
— Иди и скажи им, что это было поспешное решение, что ты передумал. Говори им что хочешь, но не делай этого!
— Будь благоразумна, Дорис!
— Это ты, Анди, ты сейчас должен быть благоразумным! — Она через сетку схватила его за руки. Нежность отступила: слишком сильным было ее возмущение. — Быть сверхсрочником, как будто в этом сейчас крайняя необходимость! В наше-то время, когда все твердят о мире, о разоружении. А ты?… Ты оставляешь меня одну на годы!
— Дорис, пожалуйста, — произнес Андреас так осторожно, как только мог. С момента получения ее письма, написанного два дня назад, он надеялся, что она все обдумает и не будет так горячо протестовать. Но все было значительно хуже, чем он мог предполагать. А ведь тогда, подумал он, речь шла о продлении срока службы не на такое большое время. — Я очень нужен здесь, Дорис, — сказал он. — Лейтенант Винтер убежден, что я обладаю всеми качествами, необходимыми солдату, и товарищи в моей партийной группе убеждены в том же.
— Почему обязательно ты? — спросила она и взглянула на него. Ее серо-зеленые с золотыми искорками кошачьи глаза становились иногда холодными, как льдинки. — У тебя жена, хорошая профессия — механизатор на строительстве. На работе тебя ждут. Что, для армии не хватает холостяков?
«Почему она не хочет меня понять?» — подумал Андреас и почувствовал усталость, как после бессонной ночи. Он обернулся и посмотрел на казармы.
— Унтер-офицеры и офицеры у нас почти все женатые, — сказал он. — У них жены и дети, они также имеют гражданские профессии, и если они все после окон…
— Ты что, не понимаешь, что ты все разрушаешь? — перебила его Дорис. Она уже овладела собой и говорила спокойнее, не так агрессивно, как раньше. — Посмотри вокруг, Анди. Долгая разлука — яд для брака. Это правило без исключений. Бекеры — развелись, Эва и Герд — развелись, и с твоим братом скоро это случится, если он не прекратит свои длительные командировки для монтажа.
— Но, девочка, можно найти и сотни противоположных примеров.
— Да, — спокойно сказала Дорис, — например, твои или мои родители. Женаты больше двадцати лет и счастливы. А знаешь ли ты почему? Потому, что они все время вместе! Днем они на работе, но вечера, выходные и праздники полностью в их распоряжении. Их нельзя разлучить. Это часы, когда брак скрепляется.
— Но, Дорис…
— Счастье строят совместно. Только тогда можно сказать, что ты хочешь!
— Но я же не хочу лететь на Вегу.
— Для меня, во всяком случае, счастье немыслимо иным.
— В качестве средства от старости и разлуки имеются еще проездные билеты. А некоторые умеют также ждать.
— И достаточно долго, если такие мужья, как ты, которые должны были бы создавать новую семью, на годы уйдут в армию!
«Сейчас она начнет мне рассказывать, — подумал Андреас, — что у нас в Южном городке вечером не работал кран, поскольку они на вторую смену вместо меня еще никого не нашли. Затем скажет, что защита отечества и мир — великие слова для людей, которые живут пока в неблагоустроенных жилищах, без удобств, водопровода и канализации, но строительство жилищ для этих людей не менее боевой участок и работать там не менее почетно, чем сидеть в танке, в кабине самолета или лежать за пулеметом. И я не смогу с нею спорить. В моем арсенале лишь слова, убедительные, весомые, как гранитные блоки: Ответственность, Долг, Необходимость. Но для Дорис это все же только слова».
— Это все прописные истины, — промолвила Дорис, как он и ожидал, и у ее рта, кажущегося на узком лице несколько крупным, появилась горькая черточка. — Все это одни разговоры.
— Ты рассуждаешь не по-деловому, Дорис! — рассердившись, возразил он и озабоченно взглянул на вышку.
Но там все было тихо. Некоторое время они молча стояли друг против друга по разные стороны проволочной сетки. Наконец Дорис прервала молчание. Ее голос зазвучал удивительно кротко и нежно.
— Ты прав, Анди, — сказала она. — Мы должны быть деловыми людьми. Ты и я. Ты хочешь защищать мир, родину, ее будущее, ее луга и поля. Я знаю, что это у тебя серьезно. Но если наш ребенок закричит, когда у него начнут прорезаться зубки, тебя не будет при этом. Когда он будет делать первые шаги, ты его не поддержишь. И когда он начнет говорить, а ты приедешь в отпуск, он первые дни будет тебя бояться и говорить тебе «дядя».