Андреас не верил своим ушам. Он хотел спросить, правильно ли он ее понял, но вместо этого лишь проглотил слюну, и ни одного звука не сорвалось с его губ. Дорис смотрела на него. Глаза ее блестели. Она почувствовала, что ее сообщение произвело впечатление.
— Мне кажется, перспектива стать папой тебя не очень радует, — сказала она.
— Папой? — Постепенно до него дошел смысл услышанного. На лице его отразилось счастливое изумление. — Дорис! Неужели ребенок?
Она утвердительно кивнула и улыбнулась:
— Ребенок, которому ты будешь нужен, Анди. Поэтому ты должен мне обещать, что с задержкой на сверхсрочную еще раз подумаешь. Пожалуйста, обещай мне это здесь, сейчас!
Андреас все еще не мог прийти в себя:
— Милая! Ребенок!.. А дома уже знают об этом?
— Дай мне честное слово, что ты не останешься на сверхсрочную, или ребенка не будет.
— Что это значит?
— Ты понимаешь меня совершенно правильно.
Молчание. Андреас уставился на жену. Она не отвела взгляд.
— Я уже зарегистрировалась, — заявила она. В ее голосе нет ни одной нерешительной нотки. Ничто не указывает на то, что ею владеет страх. — Послезавтра в восемь часов в окружной больнице. Врач сказал, что на следующей неделе я уже смогу работать.
— Ты не должна этого делать! — Его голос прозвучал неуверенно. Андреас вдруг понял, что Дорис действительно сделает то, о чем говорит. — Ты не имеешь на это права, Дорис!
— А кто же еще!
— Этот ребенок в такой же степени мой, как и твой!
Дорис отрицательно покачала головой:
— Нет, это не так, Анди. Во всяком случае, не так, если ты останешься на сверхсрочную.
— Прошу тебя, Дорис, ведь это…
— Трезвое решение вопроса. Он был бы твоим на несколько выходных дней в году или на время отпуска. Настоящий отец должен быть с ребенком каждый день.
«Так не пойдет, — размышлял Андреас. — С забором, разделяющим нас, и часовым там, на вышке, у которого будет масса неприятностей, если мы не исчезнем как можно скорее из его поля зрения, вопроса не решить. Мне нужно время и место, где мы могли бы спокойно поговорить. Сейчас речь идет не о том, согласится ли она с тем, чтобы я остался на сверхсрочную. Сейчас на первом месте ребенок».
— В субботу я получу увольнительную, — сказал он. — Мы все обсудим. Основательно и трезво, не между забором и часовым. Я заеду за тобой с полуденным поездом.
Дорис проглотила комок, подкативший к горлу, — она должна быть непреклонной. И ей это удалось, хотя в груди у нее что-то сжималось и болело, как рана.
— Дай мне честное слово, что после этих восемнадцати месяцев ты не останешься в армии ни на день, и я приеду в субботу с дневным поездом. Или я ложусь в больницу.
— Не делай глупостей, девочка. Давай поговорим серьезно…
Она поймала его на слове:
— Ты не хочешь говорить, Андреас. Ты намерен меня уломать. — Она почувствовала, что слезы подступают к глазам. Но он не должен их видеть, нельзя допустить того, что было в часы расставания. «С ребенком совсем другое дело, — думала она. — Ребенок живет, растет — и связывает. Ему нужны в равной мере оба: и мать и отец. Только ребенок делает из супружеской пары семью… Семью!» — Ты должен решить, что тебе дороже: семья или это… — Она показала на казармы. — Ты можешь мне позвонить в магазин до завтрашнего вечера. А сейчас я должна идти.
— Подожди, Дорис! Я не могу тебя сейчас отпустить!
— Глупости, Анди! — Она посмотрела на него и подняла руку. — Я очень хочу, чтобы ты мне позвонил, Андреас… Очень! — Она слегка махнула рукой и, повернувшись к нему спиной, пошла.
Андреас вцепился пальцами в сетку забора.
— Дорис! — крикнул он. — Дорис, послушай! В субботу я жду на вокзале… Я жду!
Дорис не оглянулась. Она боялась, что не выдержит, вернется и все начнется сначала. Она шла быстро, почти бежала. Ее густые волосы развевались и попадали на лицо.
— Ну ты и силен, дружище! — крикнул Андреасу часовой с вышки. — Марш от забора!
Андреас Юнгман не сразу выполнил приказание часового. Он смотрел вслед жене до тех пор, пока она не скрылась за холмом. Лишь после этого повернулся и направился к казармам.
— Дело дрянь! — пробормотал часовой, еще долго видевший с вышки молодую женщину и белый платок, который она держала у лица.