После того как Хейнц Кернер везде погасил свет, он вылез наружу через гаражное окно, закрыл его за собой и установил на место толстые железные прутья. Быстро, почти бегом, он покинул это место, надеясь, что никто его не видел.
Через полчаса он уже лежал в своей постели, смотрел на красноватые и золотистые оттенки светлеющего неба и прислушивался к тиканью будильника. «Просто какая-то загадка… все это… Безусловно!»
Звонок будильника он услышал не сразу. Шум снизу, из кухни, хлопанье дверями, когда родители выходили из дому, шум двигателя проехавшего мимо трактора — ничто не доходило до него. Проснулся он только от солнца, луч которого падал на его лицо. Он заморгал, посмотрел на часы, широко открыл глаза и вскочил, вскрикнув от удивления. Проспал! Впервые за многие годы. Без четверти восемь! Большинство из пятисот тридцати семи коров уже должны были пройти через доильную карусель! До бритвы он не дотронулся, сунул голову под холодную воду, быстро натянул рабочую одежду — и вон из дому. Бегом через деревню, а времени уже без трех минут восемь!
Хоть бы другие пришли вовремя. Можно предположить, что Брунхильда именно сегодня, как это с ней частенько случается, не смогла разогнуть свою поясницу. Или Берт начал трудиться только после шести, так как его автобус в Брухбахе снова не вышел на линию…
Издали все казалось в порядке. Животных в дворике, где они обычно ожидали своей очереди, было не больше, чем в другие дни в это время. Аппараты пели свою монотонную песню, сопровождаемую ритмичным гудением циркулярного насоса, подающего воду для охлаждения. А у первой карусели, на обычном месте Хейнца Кернера, стоял мужчина в фуражке с коротким козырьком. Зибенхюнер!
— Я так и думал, — сказал бригадир и довольно улыбнулся, как человек, которому удалась веселая проделка. — Продрыхнуть, а потом набрасываться на работу, как мопс на колбасу. От такой работы толка не будет, мальчик. Сначала позавтракай, понятно? Еда там, в моем портфеле!
Собственно, в доильном помещении есть, пить и курить было запрещено, но все эти наставления досконально выполняла лишь Хильда из бухгалтерии, поскольку являлась членом комиссии по вопросам санитарии. Хейнц Кернер с портфелем и табуреткой удалился в один из углов выложенного белым кафелем помещения. Над его головой пульсировал молочный поток, шедший через стеклянную трубку в вакуумное устройство. Тихое позвякивание цепей, которыми коровы были привязаны к доильным устройствам медленно вращающегося круга, напоминало колокольчик. Черный, сильно подслащенный кофе в термосе Зибенхюнера дымился.
— Я ничего не хочу сказать в отношении твоей матери! — крикнул бригадир, стараясь перекрыть рабочий шум. — Но, что касается приготовления кофе, моя Труда понимает больше. Ты должен это признать. Или не так? А это очень важно в супружеской жизни. Всухомятку далеко не уйдешь и долго не протянешь, поверь уж мне!
Куски хлеба толщиною с большой палец были прикрыты не меньшими по величине кусками копченой ветчины домашнего приготовления. Зибенхюнер был одним из немногих в деревне, кто еще держал дома свиней. Во многих дворах свинарники были уже давно переоборудованы под гаражи или складские помещения. А в одном даже помещалась любительская фотолаборатория. И до сих пор ее хозяин был вынужден терпеть насмешки и выслушивать анекдоты о фотографиях, сделанных в этом бывшем свинарнике: «Покажи-ка мне эти свинячьи картинки!»
— Для других я бы этого делать не стал! — крикнул Зибенхюнер и тщательно вытер доильник, прежде чем закрепить его на полном вымени следующей коровы. — Потребовалось длительное время, прежде чем я разобрался, кто что собой представляет. Я имею в виду способность заглянуть другому в душу. Главное при этом не то, что у него имеется в голове. И даже не то, как он работает. С такими типами я уже не раз попадал впросак, поверь мне! Есть достаточное число людей, которые хлопочут лишь для того, чтобы набить себе карманы. Поэтому такие действуют в одиночку. Я не имею ничего против хорошей жизни, если она создается не за счет других. Единственное, что представляет в человеке ценность, так это то, как он относится к окружающим его людям. Это тебе понятно? К людям, с которыми он живет и работает. Вот что ценится. Можешь мне поверить. Ну а теперь жуй побыстрей, мальчик!