Но начнём всё же по порядку. Вот впечатления Энгельгардта от того, что он увидел, приехав на Смоленщину:
«…Проезжая по уезду и видя всюду запустение и разрушение, можно было подумать, что тут была война, нашествие неприятеля, если бы не было видно, что это разрушение не насильственное, но постепенное, что всё это рушится само собой, пропадает измором».
Это сказано не сегодня, а в 1871 году, в правление благоверного царя-освободителя Александра II, то есть почти за сто лет до кампании по ликвидации «неперспективных» деревень и за 120 лет до «демократических» (а точнее – неолиберальных или социал-дарвинистских) преобразований в аграрной сфере постсоветской России. Тогда Энгельгардт, может быть, ещё не понял, но уже почувствовал, что запустение края – не стихийное бедствие, а результат планомерного разрушения основ жизнеустройства деревни, происходящего в чьих-то корыстных интересах. И понимание этих интересов, сил, сознательно разрушавших сельскую Россию, придёт к нему очень скоро.
Чтобы не возвращаться далее к этой теме, хочу сразу отметить удивительное совпадение наблюдений Энгельгардта с заметками его современника Фёдора Достоевского. Вот один лишь такой эпизод:
Состояние экономики пореформенной России удручало Достоевского. В самом начале статьи из «Дневника писателя» он писал:
«Рухнуло крепостное право, мешавшее всему, даже правильному развитию земледелия, – и вот тут-то бы, кажется, и зацвести мужику, тут-то бы, кажется, и разбогатеть ему. Ничуть не бывало: в земледелии мужик съехал прямо на минимум того, что может ему дать земля. И, главное, в том беда, что ещё неизвестно: найдется ли даже и впредь такая сила (и в чём именно она заключается), чтоб мужик решился возвыситься над минимумом, который даёт ему теперь земля, и попросить у ней максимума…
Всё прежнее барское землевладение упало и понизилось до жалкого уровня, а вместе с тем видимо началось перерождение всего бывшего владельческого сословия в нечто иное, чем прежде…»
Неудовлетворительное положение выявляется и в других областях жизни страны: «…бедность нарастает всеобщая. Вон купцы повсеместно жалуются, что никто ничего не покупает. Фабрики сокращают производство до минимума…». Энгельгардт далее скажет то же и о фабрикантах, и о купцах.
Что сказал бы Энгельгардт, совершив путешествие по тем же краям в начале 1990-х годов, ровно через 120 лет после своего приезда в Батищево, увидев разорение Нечерноземья, да и вообще села по всей России! Ведь тут разрушители не скрывали, что ликвидация колхозов и совхозов была политической задачей, она осуществлялась с целью покончить с Советской властью так, чтобы ни при каких условиях не допустить её возвращения, расчистить почву для установления капиталистических порядков в сельской России, как и по всей стране. И в этом деле разрушители, предатели национальных интересов России находили понимание, помощь и всестороннюю поддержку правящей элиты стран Запада. Да часто эти круги на Западе и были инициаторами и активными участниками разорения и ограбления России. У них три задачи – устранение глобального конкурента – СССР, всемерное ослабление потенциального конкурента – России и нажива за счёт её бедствий – отлично сочетались.
Помню, в предвоенные годы в СССР была очень популярна песня, начинавшаяся словами: «Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты». Если не ошибаюсь, она была приурочена к прощанию с Москвой делегации Белоруссии, показывавшей достижения республики во время декады белорусской культуры (тогда такие смотры успехов каждой союзной республики проводились регулярно, и они реально помогали крепить дружбу народов Союза). Таков уж наш народный характер: едва появляется новая популярная песня, как тут же кем-то (или самим народом?) сочиняются пародии на неё. Обычно тон пародий бывал смешной, порой иронический, чаще как проявление беззлобного зубоскальства, но, случалось, и язвительный. Вот и пародия на прощальную белорусскую (хотя и на русском языке) песню была шутливой. Но мог ли бы тогда кто-нибудь предположить, что она окажется в 90-е годы «самосбывающимся пророчеством»? Вот когда можно было бы спеть её вполне серьёзно, но только большинству народа стало тогда не до песен: Напомню всего один куплет этой песни-пародии: