- Так ведь мракобесие не по нашей части.
- Вот поди, и растолкуй Столыпину этому. Всю душу из меня ровно вытянет. Понимаешь? Не откреститься мне. Ежели наверх дело дойдет, то головы полетят у всех.
- Понял, Фёдор Михайлович, займусь, – успокоил я Купцова, – Как Вам откажешь.
- Никак, тут то и оно, – засмеялся статский советник и раскашлялся – Благодарю от всей души, Николай Александрович. Кто если не Вы? Кстати, доколе надобность имеется, – добавил он, - привлеките Пучкова. Очень смышленый малый.
- Благодарю. Позвольте откланяться?
- Ступайте, Николай Александрович. Очень на Вас надеюсь.
Первая мысль моя была следующей: надобно было нанять в этом доме комнату и провести там ночь. Вторая – надобно поесть. Решил начать со второй, спустившись на первый этаж – казенную столовую при конторе. Кормили чиновников сыскной полиции здесь задарма, по особым талонам, коих осталось у меня один.
Смею заверить, что ничто не делает ужин столь вкусным, как отсутствие обеда. Тушеная капуста с черствым хлебом казалась манной небесной, а разбавленный до безобразия яблочный компот – божьей слезой.
Покончив с ужином, я запрыгнул на последний, заполненный до отказу хмурым народом паровик, что ехал в сторону Второй мостовой. Расплатившись, вышел аккурат у нужного мне дома: небольшого, нарядного, уютного, но с дурной славой.
Для начала разыскал местного дворника Федота, долговязого господина с жидкой бородкой, и тщательно справился об этом месте.
- Да разве можно тут жить, господин начальник, коли чертовщина осиливает, – говорил он, - ни днём, ни ночью от неё нет покоя. Такая музыка по всему дому раздаётся, что от страха глаза на лоб лезут.
Поблагодарив за содействие, я отправился ночевать в предоставленную комнату.
Утром проснулся совершенно разбитым. Всю ночь не удалось сомкнуть глаз. Действительно, в доме творилось что-то страшное. Не только ночью, но, как выяснилось далее, даже среди белого дня «нечистая сила» выла, стонала и хрипела на весь дом. Что-то дикое, зловещее слышалось в этой чёртовой музыке, особенно страшной и неугомонной ночью.
Проблема была лишь в том, что в бесовщину я твёрдо не верил, оттого так запросто списать на неё ничего не мог. Утром, первым делом, вытребовал домовую книгу, из которой выписал фамилии плотников и печников, работавших на стройке этого дома.
Пучкова отправил в адресный стол, дабы отыскать этих граждан и к вечеру привести в отдел. Сам же, на всякий такой случай, занялся опросом людей, близких к этому дому. Начиная от подвального мужика, кончая дворником, не проделывает ли, мол, кто из них эти штуки. Но ничего подозрительного мной замечено не было. В расстроенных чувствах вернулся в контору. У моего рабочего стола скучали двое – те самые плотник с печником. Не стал я тянуть кота за хвост и сразу спросил, как можно строже:
- Ваших рук дело?
Те, разумеется, стали запираться: «Знать ничего не знаем и ведать не ведаем. С чертями дружбы не ведём и ничего общего с ними не имеем».
- Отлично, – сказал я, – В чертей тоже не верю, однако, о проделках мастеров кое-что знаю. Чертей, конечно, никаких в доме нет, и дабы прекратить о них толки в город, я заставлю вас даром дом этот разобрать и снова его построить. Имею все для этого полномочия.
Уловка моя удалась. Нечего было делать, и поникший печник рассказал, что «чертова музыка» действительно его рук дело, которую он божился устранить в один день.
- Зачем она вам понадобилась? – поинтересовался я
- А я её устроил за хозяйскую обиду. Обидел он меня, не так рассчитался, как уговаривался.
На другой день разломали печь и вынули из кладки её десяток различной величины стеклянных бутылок. Посуда эта была замуравлена в стенки печи и труб таким образом, что открытые их горлышки выходили вовнутрь трубы. И вот при сильной тяге воздуха в печах ветер дул прямо в отверстия бутылочных горлышек и вызывал этим различные звуки, похожие то на ужасающий вой, то на заунывные стоны.
Разумеется, когда всю эту посуду вынули из печи и трубы замазали, «нечистая сила» разом пропала и уже никого никогда не беспокоила.
Весь следственный процесс я отобразил в рапорте, в коем некоторые моменты изменил и приукрасил: не хотелось мне печнику жизнь портить. Мужик то добрый, кроткий. Лишь провел с ним разъяснительную беседу и выставил за дверь, взяв с него обещание подобных фокусов более не исполнять.
В этот же вечер я отметил блестяще закрытое дело. Всего два дня. Где такое слыхано. Однако радость моя была не долгой: следующим утром, в «Петроградских ведомостях» на первой строке читали следующее: «Найден мертвым в своей постели, князь Фридрих фон Аренсберг».