- Так точно, Ваше высокородие, нету.
- Завтра с рассветом явитесь в контору. Получите от меня командировочные и отправитесь до Петербурга поездом. Дальше – на перекладных. Вид примите жалкий, дабы не вызвать подозрений. Теперь же ступайте, сделайте необходимые приготовления.
- Сделаем, не смейте беспокоится, – ответил я, – Фёдор Михайлович, а что там с Альфредом?
- Простите? – не сразу смекнул советник.
- Альфред, – напомнил я, – котик, что потерялся давеча.
- А! – потер свои виски Купцов, – Умеете Вы, голубчик, врасплох застать. Нашелся ваш Альфред. Цел и в добром здравии.
- Ну и слава богу, даму порадовали.
- Ещё как, – протянул Фёдор Михайлович, – Вы бы видели: слезы умиления, безумные поцелуи, тисканье, прижимание к сердцу.
- Тяжко, наверное, Вам пришлось, Ваше высокородие, – улыбнулся я, – Ладно хоть отбились.
В ответ Купцов лишь покачал головой и выставил меня за дверь.
Глава 10
Хмурое утро приветствовало меня на следующий день. Темное свинцовое небо, плачущее мелкими холодными слезами, опрокинулось над городом. Дул порывистый ветер, проникавший до костей.
В шесть часов утра я подходил к крыльцу конторы. Служивый у дверей, громко мне бросил:
- Ишь, дьявол рваный, куды ломишься?
Недурно. Наш Фомич, старый брюзга - пьяница, не узнает меня. Очевидно, я загримировался на славу. Желая убедиться в этом окончательно, я подошел к нему и спросил сиплым голосом:
- А что, любезный, Купцова нет в квартале?
- А тебе на что Фёдор Михайлович? Али хочешь в лапы его попасться? Он насчет вашего брата - первый орел.
- Да уж очень занятно было бы поглядеть, Фомич, - рассмеялся я.
Старик даже перекрестился от удивления.
- Николай Александрович, да неужто это Вы, Ваше благородие? - глупо вытаращил он глаза.
Действительно, узнать меня было нелегко. Я был в опорках на босу ногу. Короткие штаны доходили до щиколотки, а там болталась грязная тряпка. На коленях штаны были прорваны. Невообразимо грязная, засаленная бабья кацавейка прикрывала мое грешное туловище. На голове - рваная фуражка с оторванным козырьком. Усы распушены. Лицо с помощью разных красок я сделал под стать костюму: сине - багровое, одутловатое, с двумя натурального вида «фонарями». Когда я в таком виде представился Купцову, тот только руками развел.
Получив конверт с командировочными и нужными для проведения дела бумагами, я упрятал их в засаленный наплечный мешок и на извозчике направился на вокзал.
Центральный вокзал Нового Петрограда по праву считался одним из крупнейших. Главное здание с высоким стеклянным куполом, административные корпуса, пешеходные мосты, котельные, бессчетные развязки, переходы и запасные пути, сторожки, ряды однотипных пакгаузов и склады с углем занимали территорию целого сектора. И если Новый Петроград временами представлялся мне адским котлом, в коем плавились люди со всего света, то Центральный вокзал был его точкой кипения.
Купив билет третьего класса, я ссыпал сдачу в заштопанный карман, отыскал табло с расписанием и отправился к выходу на нужную платформу. Вокзальный трактир искушал ароматом свежей выпечки, однако я удержал себя в руках и прошел мимо. Поезд должен был подойти с минуты на минуту, а меньше всего мне хотелось опоздать и провести в этом бедламе лишние полчаса.
С отцом мы часто приходили сюда; он встречался с нужными людьми, я глазел из зала ожидания на поезда. Удивительно, но раньше здешнее столпотворение меня нисколько не раздражало, а теперича готов на стену лезть, лишь бы оказаться подальше от этой беспрестанно гомонящей толпы. Людей я, в целом ... не любил.
Оттого, на платформе их меньше не стало. В дальнем конце перрона и вовсе царила жуткая сутолока; громоздились горы тюков и прочей поклажи, бегали дети, кто-то плакал навзрыд. Пассажиры на той стороне были сплошь в поношенной и залатанной одежке; загорелые, чумазые, склочные. Хвостовые вагоны третьего класса обычно набивались под завязку, и узенькие лавочки вдоль бортов могли приютить лишь малую толику бедолаг.
Ближе к середине платформы такой толкотни не было в помине, публика там подобралась куда более степенная и респектабельная. Господа в котелках, черных визитках, отутюженных полосатых брюках и лакированных штиблетах стояли вокруг урн, курили и вели неспешные беседы о театральных премьерах, ценах на зерно и судьбах мира. Дам среди этой категории пассажиров не было вовсе.