Собутыльник мой указал на сидящего в дальнем углу человека, что с усердием налегал на какую – то стряпню, только уши шевелились.
- Нет уж, братец, – сказал я, доливая стакан до краёв, - одного тебя не брошу. Полюбился ты мне. Лучше дай уважу, да ещё поднесу.
- Вот и правильно, – согласился тот, и залпом осушил бокал.
- Пойду - ка я до ветру. Не сходи с места.
С этими словами, шатаясь, я вышел на улицу и встал за угол, дожидаться Зубкова. На улице было совсем уже темно. Черная ночь нависла над мрачной Смоленской слободой. Не успел я ещё озябнуть, как из харчевни вышел Зубков и бодро пошагал восвояси. Собрался я было припустить за ним, и как – будто нарочно показался на крыльце мой недавний знакомый.
- Чтож ты, черт, так долго ходишь, – пробубнил он, крепко схватив меня за плечи, – Пойдем, поднесешь мне ещё пузырёк.
- Не могу, братец, худо мне. Да и карман пуст.
- Ан нет. Не проведёшь меня, черт! Пошли говорю. Не то – зашибу.
Я смотрел вслед удаляющегося Зубкова. Надобно нагнать, иначе то уйдёт. Однако, пьяный мужик чинил мне препятствие.
Темнота мне была на руку. Без лишних слов я сбил его с ног прямым в подбородок и, стараясь идти как можно тише, дабы ни единым шорохом не выдать своего присутствия, я стал неотступно красться за Зубковым, оставив того пьяницу лежать без чувств.
Проводив Зубкова до самого дома, что находился у берега грязной речушки, я схоронился в рытвине неподалёку и принялся ждать.
Голодный и промокший насквозь, я уже было отчаялся дождаться чего путного, как к дому, пошатываясь подошел здоровенный амбал и громко постучал в дверь. Через минуту послышался злой голос из окна:
- Кой черт стучит?!
- Свои, ирод ты косматый, отворяй! – прозвучал утробный голос.
Лица его разглядеть во тьмах я не мог, однако спина моя тут же покрылась мурашками – Селиванов. Ошибки случиться не могло. Этот голос я ввек не забуду. В доме зажегся свет, со скрипом отворилась дверь в сени, запуская чудовище в дом. Попался...
Обратный путь стал поистине адским: тьма, отвратительно холодный дождь, грязь по колено и порывистый ветер.
В ногах - страшное утомление, но на душе - светло и хорошо.
Пройдя версты три, я с радостью услышал скрип колес. Оглянулся. Слава Богу, тянутся три телеги - подводы, нагруженные кирпичом. Когда возницы поравнялись со мной, я обратился к одному из них:
- Братцы, смерть устал... Не подвезете ли до заставы? А я вам на штоф водки дам. Вот деньги.
- Что ж, это можно... Садись... Отчего же... Давай денежки - то... - загалдели обрадованные мужики.
С каким же восторгом я взгромоздился на воз. Кирпичи мне казались мягче пуха.
Началась бесконечная, шагом, езда. Один из словоохотливых ломовых расспрашивал меня, кто я таков, откуда пробираюсь. Я врал с три короба.
Наконец моя пытка кончилась. Вот и застава. С каким умилением взглянул я на нее. Поблагодарив мужиков, я прошел несколько улиц и остановился в паршивеньком гостевом доме, по соседству с которым расположилось ветхое почтовое отделение. После долгой мольбы и врученных семи копеек, почтовый сторож, древний старик, дал добро попользовать старенький, дышащий на ладан телеграф. Отправив Купцову короткое сообщение, еле - еле добрел я до нар с тюфяками. После пережитых волнений я заснул, как убитый.
На следующее, столь же хмурое утро, не желая более дрожать от холода, я посетил помывочную комнату и достал из наплечного мешка туго перевязанные свертки с одежной: вязаный свитер с горлом, плотные штаны, исподнее белье, картуз и яловые сапоги. Сверху же накинул потертый сюртук. Плотно позавтракав яичницей, принялся терпеливо ждать.
Глава 11
В полдень к заставе подъехали две тройки лошадей, с четырьмя хлопчиками в каждой, отличавшихся чисто медвежьей силой. Все они были переодеты и хорошо вооружены. Главным у них был рыжий Лыков, околоточный, что оказал хорошее содействие при задержании Тихонова в публичном доме.
После общих размышлений остановились на следующем: ехать на этих тройках, конечно, без бубенчиков, отвести их за околицу слободы, оставить при них двух полицейских. Третий должен будет залечь в той де рытвине, в которой пролежал давеча я, выжидая появления Селиванова. Я же с другими буду хорониться на задах дома Зубкова.
В начале первого часа ночи бесшумно выехали мы в Смоленскую слободу. Она спала. Ни в одном домике не светилось огня, за исключением харчевни, которая была заперта, но в одном окне виднелся свет лампы.
Выполнив свой план, я с пятью полицейскими тихо подошел к дому Зубкова, к которому примыкал крытый двор. Ни звука, ни шороха, ни искры света... Дом стоял мрачный, унылый, черный, как эта ночь.