- Понимаю, – опустил я глаза, – Однако, собственное бессилие терзает мне душу, Ваше высокородие. Я потерял всякий покой.
- Возьмите себя в руки, Николай Александрович, – как-то по-отечески сказал Купцов, – Надо понимать, что дело Ваше весьма, весьма деликатное, требующее крепких раздумий на ясную и холодную голову. Оттого, наберитесь терпения, голубчик. Уверяю Вас, сообща мы что-нибудь придумаем.
- Благодарю, Фёдор Михайлович. Приложу все усилия.
- А теперь, ступайте. Отлежитесь день – другой. Заслужили.
Я кивнул в знак благодарности и, тяжело переставляя ноги, покинул кабинет статского советника.
Глава 12
На следующий день проснулся я сильно позже обычного. Состояние было вполне сносным, оттого я жадно выпил стакан воды и сделал силовую гимнастику. Чувство голода неумолимо гнало меня из дома. Собрав грязные платья в куль, вышел на крыльцо дома, поздоровавшись с дворником Михаилом, упитанным малым с розовыми, пышущими здоровьем ланитами.
Как оказалось, поспать подольше – удивительное счастье для души и бальзам для тела. Словно затянувшая сознание серая хмарь развеялась, и я вновь начал подмечать разные мелочи и детали: отблески тусклого солнца на стеклах и дым над далекими заводскими трубами, колыхания занавесок в открытых окнах и шелест листвы, стук подков по булыжной мостовой и далекий треск парового мотора; густой смог и протяжный свист на соседней улице; спешащие на работу прохожие и будочник на соседнем перекрестке, а так же упоительный аромат свежей сдобы у булочной.
Осень понемногу стала набирать силы, оттого, я поежившись, направился в баньку, прихватив у лавочника свежую булку с маком. По дороге я прикупил у щербатого мальчишки свежий номер «Петроградских ведомостей», уселся на лавочку под раскидистым тополем и принялся читать, закусывая исходившей паром выпечкой. Ничего вопиющего на страницах не нашлось, окромя того, что в праздник Осенин, что выпал на 27 сентября, Государь выступит с важной речью на Дворцовой площади. Сложно представить, какая невероятная суета разразится в этот день. Большая часть столицы хлынет на площадь и забот у полицейских и армейских чинов станет в достатке. Однако, до этого дня надобно ещё дожить, ну а сейчас имеются дела и по важнее. С этими мыслями я оставил газету на лавочке и зашагал дальше.
После помывки, словно заново родившись, направился в уже привычный трактир, отведать мясного рагу и блинчиков с малиновым вареньем. После сытного обеда не удержался, заказав кружку Венского пива, густая пена которого мягко ложилась на усы.
Далее, путь чистого, сытого и довольного человека пролегал через Толкучий рынок, что на Третьей Прибрежной. Воистину, это самое шумное место в этом гранитном городе. В разгар дня, как сейчас, тут постоянно толкается простой народ, снуют продавцы квасу, сбитня и пирогов с печенкой, гремят барабаны, визжат расстроенные скрипки, хрипят флейты, кричат балаганные зазывалы. Гул стоит, упаси боже, а от буйства запахов кружится голова. Стоит ли говорить, что на рынке раздолье для карманников и всякого мелкого жулья. Рынок был центральным пунктом всей Петроградской торговли – как розничной, так и оптовой, где можно было купить все – от швейных ниток до жемчугов и бриллиантов, от стакана кваса до модного фрака или собольей шубы, от ржавых гвоздей до бархатных ковров. Я же вознамерился прикупить ватный бушлат, плисовые штаны да перчатки, дабы быть готовым к наступающим холодам. Не всё же в форменной шинели щеголять. С этим намерением подошел я к лавке, за которой стоял тучный высокий человек в пальто с барашковым воротником, высоких лакированных сапогах и каракулевой шапкой, лет пятидесяти, с проседью, по виду третьеразрядный купец.
- Чего глядишь? – улыбнулся он, – Бери, не тушуйся. Мигом такой товар уведут. Останешься с носом и без портков.
- Ох и фантазер ты, братец, – говорю, – Кто уведет то? Ты цены свои видал? За штаны четыре рубля выкладывать. Где это слыхано?
- А вот ты, хлопчик, по ряду дальше сходи, прежде чем на честных людей напраслину то наводить. Воротишься обратно, а я и посмеюсь.
- Ты уж не серчай, не со зла говорю.
- Вот уж нет, хлопчик, так дела не делаются, – замурлыкал купец, – Доброго человека обидел? Обидел. Изволь штаны брать.
- Что же ты, лис, делаешь то? – улыбнулся я, запуская руку в карман, – Коли уж так – беру. Только ты мне бушлатик вот этот уступи с этими вот перчатками.
- Ладушки, – сказал он, заворачивая мои покупки, – Двадцать рублёв за всё.