Груню отрывали от Купцова. Она так крепко и цепко впилась в него, что потребовались усилия нескольких полицейских, чтобы оторвать её от статского советника.
- Живы? Целы? - подбежал я к нему.
- Кажется, не ранен, – с трудом проговорил Фёдор Михайлович, – Как сами?
- Ежели не Ваша штука, – ответил я, протягивая испорченный портсигар, – лежать бы мне рядом с тем хлопчиком.
- Стало быть, и мне тоже...
- Ну и баба! - громко смеялись солдаты и полицейские, обрадованные, что мы живы. - Этакая силища!
Они крепко держали её за руки. Красавица Аграфена вырывалась отчаянно. Она волочила за собою то в ту, то в другую сторону четырех здоровых мужчин!
- Ну, здравствуй, Грунечка! – отдышавшись подошел к ней Купцов. - Небось догадываешься, кто я? М? Я - тот самый, которому ты хотела отрезать двенадцатую голову.
- А я – одиннадцатый.
- Постылые! Эх, жаль, сорвалось! - исступленно вырвалось у неё.
Лицо Груни было страшно. Красивые глаза её почти вышли из орбит и метали пламя какого - то животного бешенства.
- Ну, а теперь, господа, скорее, скорее к притону! Оцепите всю местность, да, и подберите этих негодяев. Один, кажется, еще жив! А красавицу мою держите крепче!
Мы, сопровождаемые полицейскими и частью солдат, почти бегом бросились к кабаку - притону «Расставанье». Однако, он был темен, как могила.
- Где же мои агенты? - тревожно шепнул Купцов.
С пистолетами в руках мы поднялись на крыльцо трактира: ни луча света, ни звука.
- Стойте здесь, молодцы! - приказал Купцов солдатам. - Охраняйте этот выход, а мы пойдем во двор.
Ворота были раскрыты настежь. На земле виднелись свежие следы колёс троечной коляски.
- Так и есть: они только что удрали на нашей тройке!
Мы принялись осматривать внутренность двора.
- Князев, Сафронов! - громко кричал Фёдор Михайлович, обегая двор.
- Скорее! Скорее! На помощь! - вдруг раздались крики из темного вертепа.
Блеснул огонек. Он моментально стал разгораться в яркое пламя, и в ту секунду, когда мы ломились в заднюю дверь, чем - то забаррикадированную, в трактире уже бушевало море пламени.
Вдруг со звоном разлетелась оконная рама, и один за другим оттуда выскочили наши «лакеи».
- Живы? - радостно вырвалось у Купцова. - Говорите скорее, что там делается?
Агенты были в крови.
- При ваших выстрелах и при вашем приближении негодяи поняли, что все погибло. Часть их успела удрать, а хозяин, быстро потушив лампы, заметался, как угорелый. Мы притаились за столами. Тогда, очевидно, хозяин и еще несколько оставшихся воров выплеснули керосин и зажгли его, чтобы, пользуясь суматохой пожара, спастись бегством.
Внутри домика все трещало.
- Сдавайтесь! - крикнул статский советник, - Вам не уйти, вы оцеплены! Сдавайтесь или сгорите!
Минута, другая... Наконец, задняя дверь распахнулась и из нее прямо в руки полицейским попало человек десять мрачных аборигенов страшного вертепа.
Наступало уже утро этой зловещей ночи, когда мы, разбитые, потрясенные, привезли, вернее, привели нашу славную добычу. Только у заставы мы нашли подводы ломовых, на которые усадили пленных и сели сами.
Купцов ликовал. Все поздравляли его с блестящей победой. Вся его шуба была в клочьях. Это красавица Груня во время борьбы располосовала ее своим страшным ножом.
Несмотря на ужасное утомление, Фёдор Михайлович сейчас же по прибытии приступил к её допросу, при котором присутствовал и я.
- Слушай, Аграфена, ты попалась. Запираться теперь поздно, глупо. Скажи, неужели это ты отрезала все десять голов? – спросил Купцов.
- А тебе не все ли это равно? - дерзко ответила она, ни на йоту не смущаясь, и хищно оскаливая свои ослепительно белые зубы. - Что вот вас не прирезала - про это жалею!
- Скажи, ты догадалась, что это мы приехали к тебе в гости? - полюбопытствовал статский советник.
- А ты полагал нас провести? - цинично расхохоталась Груня.
- Ты что же – атаманша?
- Атаманша.
- Кто же твои сообщники? Предупреждаю тебя: если ты откровенно сознаешься во всем и выдашь твоих молодцев, ты можешь рассчитывать на снисхождение суда.
- А ежели и не выдам, так дальше Сибири не угоните, ироды! - расхохоталась она. - А оттуда, эх как легко убежать! Не услышать вам больше ни словечка.
Никогда, до сей поры, не случалось мне видеть женщины, подобной ей. Это был действительно дьявол в женском обличии. Чтобы вырвать у неё признание, решили закрыть её в камеру и подвергнуть пытке: давать есть исключительно селедку и ни капли воды. Поглядим, как она запоет после. Ну что же, сказано – сделано. А пока без капли смущения, наплевав на приличия, я улегся на нарах свободной камеры и крепко уснул.