Глава 19
Где-то на подходах Нового Петрограда толпа бастующих вылилась на берег реки и увидела перед собой длинную, ломаную линию солдат, преграждавшую ей путь. Людей не остановила эта тонкая, серая изгородь. В фигурах солдат, чётко обрисованных на голубовато - светлом фоне широкой реки, не было ничего угрожающего, они подпрыгивали, согревая озябшие ноги, махали руками, толкали друг друга.
Однако, на многих лицах явилась тень недоумения, и люди, что шли в первых рядах, немного замедлили свой шаг. Иные оглянулись назад, другие отошли в сторону, и все старались показать друг другу, что солдаты совершенно их не удивляют. Чей-то голос, соболезнуя, произнёс:
- Холодно бедолагам!..
- Они тут для порядку.
- Спокойно, войны! Смирно!
- Ура, солдаты! - крикнул кто-то.
Офицер в жёлтом башлыке на плечах выдернул из ножен саблю и тоже что-то кричал встречу толпе, помахивая в воздухе изогнутой полоской стали. Солдаты встали неподвижно плечо к плечу друг с другом.
- Чего это они? - спросила полная женщина.
Ей не ответили. И всем, как-то вдруг, стало трудно идти.
- Назад! - донёсся крик офицера.
Однако толпа, что шла, словно бесконечным потоком тёмной реки, не оступилась. Несколько человек вышло вперёд и, взмахивая белыми платками, пошли навстречу офицеру. Шли и кричали:
- Мы к Государю нашему! Вполне себе спокойно!
- Назад! Я прикажу стрелять! – было им ответом.
Когда голос офицера долетел до народа, он ответила гулким эхом удивления. О том, что не допустят их до Государя, многие говорили и раньше, но чтобы стали стрелять в тех, кто идёт спокойно, с верою в силу и доброту Императора, не могли себе представить. Считали Государя силой выше всякой силы, и ему некого бояться, ему незачем отталкивать от себя свой народ штыками и пулями...
Худой, высокий человек с голодным лицом и чёрными глазами вдруг закричал:
- Стрелять? Не смеешь!..
И, обращаясь к толпе, громко, злобно продолжал:
- Что?! Говорил я - не пустят они...
- Кто? Солдаты?
- Не солдаты, а - там...
Он махнул рукой куда-то вдаль.
- Узнают, зачем идём, - пустят!..
Шум рос. Были слышны гневные крики, раздавались возгласы иронии. Здравый смысл разбился о нелепость преграды и молчал. Движения людей стали нервнее, суетливее; от реки веяло острым холодом. Неподвижно блестели острия штыков. Грозно щетинились пушки самоходных машин.
Перекидываясь восклицаниями и подчиняясь напору сзади, люди двигались вперёд. Те, которые пошли с платками, свернули в сторону, исчезли в толпе. Но впереди все - мужчины, женщины, подростки - тоже махали белыми платками.
И вдруг в воздухе что-то неровно и сухо просыпалось, дрогнуло, ударило в толпу десятками невидимых бичей. На секунду все голоса вдруг как бы замерзли. Масса продолжала тихо подвигаться вперёд.
- Пли!
Тут и там раздавались стоны, у ног толпы легло несколько тел. И снова треск ружейного залпа, ещё более громкий, более неровный. Люди падали по двое, по трое, приседали на землю, хватаясь за животы, бежали куда-то прихрамывая, ползли по земле, и всюду обильно вспыхнули яркие красные пятна крови. Они расползались, дымились, притягивая к себе взоры...
Толпа подалась назад, на миг остановилась, оцепенела, и вдруг, сзади неё, раздался дикий, потрясающий вой сотен голосов. Он родился и потёк по воздуху непрерывной, дрожащей тучей криков острой боли.
Паники - того состояния общего чёрного ужаса, который охватывает людей, сметает тела, как ветер сухие листья в кучу, и слепо тащит, гонит всех куда-то в диком вихре стремления спрятаться, - этого не было. Был ужас, жгучий, как промёрзшее железо, он леденил сердце, стискивал тело и заставлял смотреть широко открытыми глазами на кровь, на окровавленные лица, руки, одежды, на трупы, страшно спокойные в тревожной суете ещё живых.
Снова два залпа. Снова кровь, трупы и стоны. Много людей лежало неподвижно, вытянувшись, в странном напряжении тела, схваченного смертью. Раненые кричали, поначалу даже грозили кулаками пока вдруг, их лица не стали иными, и в пожелтевших глазах не засверкало что-то безумное.
Солдаты стояли неподвижно, опустив ружья к ноге, со страхом наблюдая, как толпа, охваченная бесовскими порывами, с леденящим душу криками ринулась на них: лица искажены яростью, кожа на щеках туго натянута, скулы остро высунуты.