Вчера вечером, 17 августа 1904 года, барышня в очередной раз обслуживала двух кавалеров разом. Обращались грубо, поколачивали, однако платили с лихвой. Одного звали Фомой, второго – Егором. По описанию выходило, что это были никто иные как Селиванов и задержанный давеча Тимохин. Оба были сильно пьяны. Болтали о завтрашней встрече с князем и получении от него неких бумаг. После опомнились, да выгнали барышню прочь. На следующий день, видимо опасаясь лишней болтовни, Селиванов предпринял неудачную попытку покушения. Лукерья после происшествия бросилась к родному дому терпимости. Сначала долго рыдала на кухне, затем лишь отправилась в свою комнату, где её и подстерег Тимохин. Проникнув, видимо, через окно, преступник прятался за портьерой, откуда и напал на девушку с целью расправы. Однако, поддавшись искушению, он задрал ей подол и принялся наспех насиловать. Завершить не успел - постучали в дверь. Прознав что за дверью полиция, Тимохин приказал молчать и залез в вещевой шкаф. Далее уже события развивались известным образом.
Расспросы же Тимохина, поначалу, велись крайне тяжело и непродуктивно. Тот все отрицал, говорил, что был мертвецки пьян и ничего не упомнит. Вёл себя крайне высокомерно, даже по-хамски. Пришлось отдать его дознавателю по фамилии Лукьянов, который проявлял в своей работе усердие, даже излишнюю жестокость, в отношении к подозреваемым. Те, в сердцах, сознавались даже в том, чего не совершали. С подобными методами ведения дел руководство конторы ничего поделать не могло ввиду того, что Лукьянов состоял в родстве с высшими чинами сыскного департамента.
Предоставив тому полную свободу, Купцов через два часа имел на руках бумагу, в которой Тимохин сознался в следующем:
Сегодня утром, в Измайловском парке, Селиванов на пару с Тимохиным получили сумку с документами от гонца, направленного неким князем, с которым Селиванов встречался ранее. Ему же, Тимохину, лишнего не рассказывал, а лишь давал поручения, которые сам получал от третьих лиц. После, они вместе направились на Третью Береговую, в бордель, дабы убрать свидетеля вчерашнего разговора. А именно, барышню Конюхову Лукерью Ивановну, 1887 года рождения. Далее уже события развивались известным образом.
Ничего более узнать не удалось, поэтому Тимохина понесли к доктору для оказания медицинской помощи, дабы тот не скончался ещё до судебного процесса.
По всему выходило, что Тимохин был просто пешкой и для следствия был более не интересен. Селиванов же, как единственный подозреваемый, если не сглупит, надолго заляжет на дно.
В итоге было приказано по всем агентам разослать ориентировку на Селиванова, а так же направить копии личного дела по всем отделениям Нового Петрограда, а так же Москвы и Санкт-Петербурга. В личной карточке было указано:
Селиванов Егор Трофимович, русский, тридцати пяти лет от роду, ростом два аршина десять вершков, цвет волос черный с проседью, глаза карие, взгляд тяжелый, властный, неприятный. Носит усы да бороду, щеки бреет. Доказано убил в Питере четырнадцать человек. Отличительная примета – Утерян мизинец на левой руке.
PS: особо опасен. В одиночку задержание не производить. В 1903-м убил пристава Литейной части Трегубова, пытавшегося его арестовать всего с одним городовым; городовой тоже зарезан.
Таков был этот Селиванов. Предо мной с поразительной ясностью вставал образ закоренелого злодея, убийцы, тем более страшного, что он являлся убийцей, так сказать, убежденным, не видящим в ужасном факте пролития крови ни малейшего греха. Был он в полном смысле слова извергом естества. Мне чудилось, будто его родная мать с ужасом отреклась от своего сына, не веря в то, что могла носить и родить такого зверя.
Итак, дело пока не разъяснялось, а главное, - не виделось конца, за который можно было бы ухватиться для ведения дальнейшего розыска с некоторым вероятием на успех. Значится, у меня будет время подправить своё здоровье, как и было обещано статским советником.
- Ну что, Николай Александрович, – сказал подошедший ко мне Купцов, – дело дрянь, да и пёс с ним? Осилим?
- Как не осилить, Фёдор Михайлович, – ответил я, – никуда не денемся.
- Именно, голубчик, именно. Как Ваше здоровье? Нога?
- Бывало и похуже. Заживёт.
- Вот что, – Купцов выудил из своего кармана бумагу, – Держите направление, и завтра же ложитесь в госпиталь. Как возникнет нужда – вызову. А пока мест выздоравливайте.
- Покорнейшем благодарю, Ваше высокородие, – поклонился я, принимая бумагу.
- Вот ещё что, Николай Александрович, возьмите - ка вот копии документов, изъятых у Селиванова. Изучите на досуге. Быть может посетят Вас светлые мысли. А теперь ступайте. Время уже совершенно позднее.