Мама Ноэль машет телефоном. Нетерпеливо прохаживается.
— Его нашли, — говорит она.
— Кого нашли? — спрашиваю я.
— Джона, — отвечает она. Как будто он был моим хомячком. Моим. — Хлоя, они нашли твоего друга.
Мы собирались пойти в кино, потом в лес. Если я уйду, то все испорчу. С неровным числом ничего не получится. Без меня. Пять не шесть. Смотрю на Кэррига, но он уставился в стену, оставил меня еще раньше, чем я оставила его. Что ж. Я выхожу из бассейна. Вытираюсь полотенцем.
Остальные остаются. Меня трясет. Чувствую себя такой… голой, как будто на мне нет никакого бикини.
— Поскорее, Хлоя. Твоя мама уже едет.
Почему я иду? Потому что хочу или потому что обязана? Не знаю. Знаю только, что чувствую себя так, словно собираюсь к дантисту. Они нашли твоего друга. Четыре года назад я была другим человеком. Я бы все отдала за Джона.
Теперь мне есть что отдать. И Джон заберет. Я не та, что была, я хуже. Я хочу остаться в бассейне.
Но это не важно. Мама уже сигналит.
Я в маминой машине, на переднем сиденье, с мокрыми волосами. Смотрю в окно. Стучу зубами. Марко. Поло. Джон. Кэрриг.
— Что-то не так? — спрашивает мама. — Помимо очевидного. Я, например, в шоке. Ты в порядке? Это к тому, что никто не говорит, что мы обязаны туда ехать.
— Конечно, обязаны. И я в порядке. Просто замерзла.
Она включает печку. Я смотрю в окно. Звонит телефон. Кэрриг. Отключаю звук. Теперь приходит сообщение: «Это я, Хлоя. Я!» Как ему ответить? Что написать? Я уже не та девочка, которая собирала его газеты. Я та, которая их выбросила. Не могу придумать, что сказать, а то, что приходит в голову, звучит банально, холодно или просто глупо. Теперь уже слишком поздно. Мы приехали. Я убираю телефон в сумку и чувствую, как сердце начинает колотиться. Здесь повсюду машины. Телевизионщики.
Мама паркуется и поворачивается ко мне.
— Хочешь, чтобы я пошла с тобой?
Если бы она хотела остаться, то выключила бы двигатель. Мы как будто в машине времени. Она спрашивает, долго ли я здесь пробуду, и это не вопрос — ей нужно знать, когда заехать за мной, чтобы отвезти к Ноэль. А потом мама вдруг охает. Я выглядываю в окно и понимаю, почему она вдруг ударила по тормозам.
Мой Джон. Это он и не он. Мужчина, стоящий на дорожке с приветственно поднятой рукой… В одном старом телешоу такого, как он, называли «лакомый кусочек». Мама, похоже, вот-вот упадет в обморок.
— Боже мой, Хлоя, это не он. Не может быть…
Сердце рвется у меня в груди.
— Это он. Точно.
Я так беспокоилась из-за того, что изменилась и забыла о нем. Но как же изменился он. Представляя его все это время, рисуя его, добавляя ему год за годом, я опускала лоб и веки, расширяла подбородок, придумывала что-то еще, но никогда не получала в результате ничего похожего.
Я выхожу из машины, и он бежит ко мне, а я, всхлипывая, бегу к нему. Мы уже так близко, что я чувствую его запах, но вдруг теряю равновесие, сбиваюсь с ног и задыхаюсь. Я спотыкаюсь. Из носа капает кровь. Фургоны телевизионщиков кружат, подхваченные вихрем, и улетают вверх, а меня всасывает, втягивает в себя земля. Я не успеваю сказать привет, не успеваю поцеловать его. Я исчезаю, вырубаюсь.
Ну вот, все опять не так, все так, как тогда, все наперекосяк. Вместо того чтобы обнять, поцеловать и открыть новую главу в нашей жизни, она успела лишь взглянуть на меня и потеряла сознание.
Врачи говорят, что это нормально. У нее шок, такое случается.
Но я так не думаю. В голове снова звучат слова мистера Блэра: «Мы славно поработали здесь». Надо бы перечитать его письмо.
Мама стучит в дверь. Я прячу книжку под подушку.
— Да?
Она входит, сияя от радости. Никогда не видел ее такой взволнованной. Она как новенькая машина, то срывается с места, то замирает, то смеется, то плачет.
— Дорогой, тебе нужна новая кровать. Я уже думаю, какого цвета ты хотел бы постельное белье. Может быть, покрасим комнату? Как насчет ярко-голубого?
— Может быть. — Я придвигаюсь поближе к подушке. Кладу на нее локоть. Нельзя, чтобы она увидела книжку. Чувствую себя, как Голлум с кольцом. Проклятая книга делает со мной что-то непонятное, жуткое, и все хорошее, что видит мама — ты такой большой, такой красивый! — рассыпается.
Она не понимает, в каком я смятении. Срывает бирки с принесенных кем-то рубашек. Весь день дом походил на зоопарк — копы, врачи, репортеры, друзья с кастрюльками и одеждой. Снова лает собака — теперь у них есть дог, Коди Кардашьян Бронсон, — и мама вздрагивает. Говорит, что он спас ей жизнь.