Алиус чуть не поперхнулся. Похоже, Син собрался в один день выговорить годовой запас слов. С того самого дня, когда ошарашенный внезапным землетрясением и появлением трещины на главной кирумской башне оборванный молодой лаэт увидел угодника и попросился к нему в ученики, тот не только не удосужился спросить его о причинах столь странного желания, но даже и не сказал, принимает ли он его в послушание или только разрешает увязаться следом. Нет, Син выслушал сбивчивый рассказ парня о его матери, об отце, о древности рода, и даже почти загибал пальцы, когда Алиус именовал ему собственных предков, начиная едва ли не от сотворения мира, но сам спросил его о чем-то впервые. Хотя еще под остановившимися городскими часами Кирума долго смотрел в глаза бледному от голода и холода лаэту. Тот уже начал переминаться с ноги на ногу, потирать плечи – продувало последними зимними ветрами ветхую куртку насквозь, а угодник все смотрел и смотрел ему в глаза, словно пытался высмотреть что-то важное. Потом кивнул, но не Алиусу, а сам себе, отвел парня в лавку, купил ему простую, но прочную одежду, сапоги, мешок, затем накормил, насыпал в ладонь горсть медяков и пошел по своим делам, предоставив бедолаге возможность отправляться на все четыре стороны или все-таки следовать за избранным им благодетелем.
Алиус пошел за Сином. Стоял в пяти шагах, когда тот останавливался, шел в пяти шагах, когда тот шел. Питался на отсыпанные ему медяки. Потом голодал или ел то, что попадалось в руки. Через полторы недели пути, когда лаэта уже опять шатало от голода, Син остановился у древних ворот Бэдгалдингира и оплатил проход для двоих путников, а потом взял Алиуса за плечо и отвел в ближайший трактир, где во второй раз накормил беднягу, следя, чтобы исхудавший лаэт не получил заворот кишок, после чего вновь отправился в путь. Правда, теперь уже Алиус шел рядом с угодником и даже получал изредка кое-какие поручения. Или лаэту так казалось. За две недели странная парочка миновала ущелье Себет-Баби и на несколько дней осела у покрытых древними шрамами стен Алки в ожидании каравана до Абуллу и Кагала. Но и в эти несколько дней, и в полтора месяца тяжелого пути почти в тысячу лиг по северному краю Сухоты, на котором испуганный лес предгорий Хурсану сменялся спекшейся глиняной коркой проклятой равнины, Син тоже не нашел времени, чтобы поговорить с парнем, и уж тем более спросить Алиуса о главном. И ведь вроде бы учил лаэта, что делать, когда караван останавливается на ночь и колдуны выставляют охранные заклинания. Учил тому, как готовить пищу и как разговаривать со стражами каравана, хозяевами груза и такими же попутчиками, как он сам. Или не учил, если его учение обходилось не только без лишних слов, но порой и вовсе ограничивалось жестами? Что же тогда он делал? Развлекался? Подшучивал над увязавшимся за ним бедолагой? Зачем? Спросить бы, только что уж теперь вопросами рассыпаться, если самому вопрос задан? Почему он подошел к Сину в Кируме? Ведь не потому же, что верил в древние сказки или отчаялся отыскать для себя другой путь? Поймал взгляд угодника, когда сидел у крепостной стены и щелкал пальцами, пытаясь согреться, поджигал показавшуюся из-под снега прошлогоднюю траву. Поймал взгляд и словно согрелся от одного взгляда. И ведь не ошибся? Угодник не только оказался надежным попутчиком, если не спасителем, но и уж точно не был обычным бродягой, к коим частенько причисляли его собратьев! Так кто он? Сумасшедший – нет, идет не куда глаза глядят, а куда ему надо. Колдун? Опять же нет, без колдовства пока обходился. Воин? Вряд ли, борода седая, глаза старика, хотя простенький меч из-под балахона торчит. Тогда отчего же кланялись ему караванные стражники? Отчего прикладывали стиснутые кулаки к боевым шлемам дозорные у крепостных ворот? Вот и думай, верить ли древним преданиям, в которых угодники охраняли от нечисти целые поселения? Хотя разве не таким же угодником был благословенный Энки? Так не теми ли мыслями томились ушлые караванщики, выказывая Сину особое уважение? Ведь никакой платы за следование с караваном с него не брали, даже кормили вместе с Алиусом из общего котла, раскланивались в конце пути! А у ворот Абуллу Сина ждал звероподобный дакит Йор, которому Син сказал следующее: «Молнии бьют в черное месиво, Йор, и часы на башне Кирума встали. Землю тряхнуло в тот самый день». Дакит словно услышал то, что и хотел услышать, кивнул, развернулся, двинулся на юг и дальше останавливался только на ночевки, пока сопровождающие его Син и Алиус не миновали Кагал, не поднялись в горы и не дошли за две недели выматывающего пути до развалин древнего города. И вот только теперь Син спросил лаэтского сироту: