Наивная… Мы же это, хе-хе, предусмотрели. Пронька, когда это станет необходимым, впрыснет в воздух немного этой забористой химии…
И, для визита к начальнику на доклад по результатам первого дня работы, она выбрала строгий форменный мундир.
Надо сказать, что это был далеко не такой мундир, который был на ней во время поездки к нам.
Если мундир, что она надела на встречу со мной, при всей его закрытости, всё-таки подчёркивал все изгибы её восхитительной фигуры, то тот, что она выбрала для визита к дражайшему Павлу Лаврентьевичу был его полной противоположностью.
Когда она его надела на себя, то ближайшая ассоциация, которая у меня возникла, это была ассоциация с монашеской рясой.
Мундир этот был размера на полтора-два больше, чем надо, а потому висел на её изящной фигурке, как на вешалке, полностью скрывая её, в высшей степени, соблазнительный рельеф.
Она критически оглядела себя. Покрутилась перед зеркалом и, судя по улыбке, осталась довольна.
Скинув пушистые тапочки, она грустно посмотрела на изящные туфельки на высоком каблуке, сиротливо стоящие в углу, а потом, видимо, сделав над собой немалое усилие, всё-таки отвернулась от них.
Со страдальческой миной на красивом лице она обулась в форменные сапоги.
Сапоги были тоже не простыми. Из тонкой кожи, пошиты точно по ноге. И всё же, не взирая на это на всё они выглядели не так выигрышно, как туфли.
Но, судя по всему, сапоги, это тоже было неизбежно.
Алевтина тяжелёхонько вздохнула, одёрнула китель и шагнула за порог.
Пронька мигом переместился в апартаменты военного советника, где и должно было разворачиваться основное действо этого вечера.
Мы все уставились на голопанель.
Раздался тихий стук в дверь.
— Войдите, — зычно крикнул господин Крыницын.
Дверь открылась, и в комнату строевым шагом, с трудом сдерживая улыбку, вступила госпожа секунд-майор.
Мне показалось, что улыбалась она сама над собой, осознавая, насколько диким выглядит её поведение.
— Господин военный советник! Секунд-майор Забелина по вашему приказанию прибыла, — она лихо отрапортовала о прибытии и уставилась, демонстративно выпучив глаза, на начальство.
А начальство, похоже, собиралось начать сегодняшний вечер со скандала…
Глава 6
Конфликт. Развитие
— Итак, госпожа секунд-майор, потрудитесь объяснить ваш отказ прибыть ко мне для доклада, не смотря на мой прямой приказ, который был передан вам через моего порученца?
— А вы, господин военный советник, вернувшись в гостиницу, наверное, и поели, и в порядок себя привели? — Алевтина, похоже, исповедовала то, что лучшая оборонительная тактика, это нападение, — и даже поспать успели?
— Не ваше дело! — взъярился Павел Лаврентьевич, — я вас спросил не об этом!
— Я и отвечаю вам на ваш вопрос, только вот вы и дослушать то, что я вам пытаюсь сказать, не считаете нужным, — Алевтина нисколько не растерялась, прекрасно понимая, что её настоящий начальник, генерал-майор Пронин безусловно примет её сторону в этом конфликте.
И произойдёт это уже, хотя бы потому, что руководитель разведочного департамента на дух не переносил одного важного столоначальника из Тайной Канцелярии, чьим протеже и был усатый ловелас Крыницын.
— Вы… Вы… Вы отвечаете мне вопросом на вопрос, словно… — господин военный советник, хоть и был изрядно зол, но ему таки хватило ума проглотить так и и не сорвавшиеся с его языка слова «презренная иудейка», ибо обвинение в оголтелом антисемитизме могло здорово повредить его карьере, — словно вам нечего ответить мне! — вышел он из затруднительного положения, которое, впрочем, сам себе и создал.
— Ну, не кипятитесь вы так, — насмешливо произнесла красавица, — а то ещё, не дай Бог…
— Что… что не дай Бог? — заорал военный советник, чувствуя полное своё бессилие пред этой хрупкой изящной женщиной, и из-за этого теряя всякий контроль над собой и своим поведением.
А ведь план его патрона сводился как раз к тому, чтобы воспользоваться результатами её работы, дабы, присвоив себе после удачного завершения этой миссии все лавры, обеспечить себе, ну и своему подопечному, дальнейший карьерный взлёт.
А потому, как бы Павлу Лаврентьевичу этого не хотелось, но сделать он с ней ничего не мог, так как сам из себя ровно ничего не представлял и все его надежды были связаны именно ожидаемыми результатами её деятельности.