Когда она приблизилась вплотную к сидящему на троне колдуну, тот ухмыльнулся:
— Посмотри мне в глаза, Нахема, — это он сказал, так как девушка во все глаза любовалась не его безобразной козлиной мордой, а тем, что полностью завладело её вниманием, начиная с того момента, как она впервые посмотрела на этого похотливого чёрта.
Она нехотя оторвала глаза от неприкрытых чресел колдуна, и посмотрела в нависшую над ней козлиную морду.
— А теперь, козочка моя, — ласково и, в то же время, грозно провозвестил жрец Хаоса, — поцелуй меня.
Нахема потянулась вверх, откуда на неё насмешливо взирал жрец Великого Хаоса, но, даже встав на цыпочки она явно не могла досталь эту козью морду:
— Я не могу дотянуться, — растерянно сказала она.
Чертяка, услышав эти слова, зашёлся мелким издевательским смехом:
— Хе-хе-хе-хе, ну так целуй там, куда можешь достать.
Она опять опустила глаза, и руки её потянулись к вожделенному.
Губы её разошлись, готовясь к тому, что чёрт назвал поцелуем. Она склонилась, и её темные длинные волосы тяжело осыпались вниз, скрывая происходящее от жадных взоров многочисленных сектантов обоих полов, скрестившихся на ней.
Оставшиеся неофитки смотрели на происходящее не отрываясь. Они пытались себе представить, что происходит там, за завесой тёмных локонов Нахемы. Они жадно вслушивались в её тихие стоны и ритмичное влажное чмокание, доносившееся до их ушей.
И, когда к ним пришло понимание того, что скоро и они окажутся на месте Нахемы, многие из них полностью отдались сексуальному безумию, неуклонно овладевавшему ими, и начали бесстыдно ласкать свои тела.
Руки их зажили своей жизнью, они сжимали упругие полушария грудей, а с искусанных губ срывались сладостные стоны, когда шаловливые пальчики пробирались к сокровенному…
Я, ко всеобщему неудовольствию, всё таки вырубил трансляцию, поскольку атмосфера в наших рядах неуклонно становилась всё более и более нездоровой.
И это совершенно естественно, так как невозможно смотреть на эти безумные игрища и, подобно святым подвижникам древности, укрощать свои собственные греховные побуждения. Мы все люди, а человек, как известно, слаб.
Я даже поручил Проньке, чтобы он избавил меня от этого, в высшей степени, похабного зрелища и известил меня, если начнет происходить что-нибудь, кроме этой разнузданной оргии.
Естественно, окружающие начали выражать мне своё неудовольствие, упирая на то, что им всем уже точно есть восемнадцать.
Особо усердствовала Зара, поскольку и так была склонна к сексуальным излишествам. А тут она ещё и наблюдала довольно долго за всё более и более развратными действиями сектантов. Перевозбудилась, видать, суккубочка наша, хе-хе.
Но я был, как это говорится, непоколебим. Кажется так. Хотя тут было бы правильнее сказать не-по-ко-бе-лим, вот.
— Тиран! — это Алевтина обличающе ткнула в меня указательным пальцем, — на самом интересном месте! — хотя в её глазах никакого осуждения не читалось, а читалось вожделение…
Да, для выполнения серьёзного задания настрой, прямо скажем, совсем не подходящий.
Но, я надеюсь, что в течение короткого времени народ придёт в норму и дамы таки откажутся от заманчивой мысли сорвать с себя одежды и предаться разврату, набросившись на кавалеров, которые, если уж на чистоту, против подобного развития событий ничего не имели…
Так, стоп, хватит уже…
Я, на всякий случай, поинтересовался у Проньки, не происходит ли там чего-нибудь, что могло бы говорить об угрожающем развитии событий.
Питомец же заверил меня в том, что ещё пол-часа у меня точно есть.
В ответ на мой вопрос, а почему он так считает, он огорошил меня известием о том, что неугомонный сластолюбец С’Ами’Аза успел оприходовать пока только двух новеньких. Так что ему надо ещё десяток ублажить.
Я уже было хотел ему сказать, что полностью удовлетворён его объяснениями, как он, словно издеваясь, начал рассказывать в деталях, что и как там происходит.
Из его рассказа я уяснил, что там начался форменный бардак с безудержными возлияниями, воскурениями и свальным грехом.
От предложения Проньки ознакомиться с подтверждающими видеоматериалами я стоически отказался, хотя, следует признаться, нестерпимо хотелось посмотреть пруфы. Но я нашёл в себе силы сопротивляться этому, поистине диавольскому обольщению.
Вместо этого я объявил потихоньку приходящим в норму соратникам, что можно немного расслабиться и попить чего-нибудь успокаивающего.
Я, например, попросил, чтобы мне принесли пол-литра ромашкового отвара. Приправленного изрядной дозой брома.