Когда вечером он вошел в комнату, где стоял гроб, мать обняла его и, плача, спросила: «Митечка, как мы жить-то с тобой будем?..» Мите очень жалко стало маму, и он тоже заплакал. «Не плачь, — утешал он ее сквозь слезы, — мы с тобой будем в кино ходить каждый вечер…» И он ясно представлял себе неоновые огни городского кинотеатра, лоток с мороженым, которого можно есть сколько захочешь, и он с мамой, взяв ее за руку, идет смотреть «Илью Муромца» в двенадцатый раз.
На кладбище, перед тем как закрыть гроб крышкой и опустить его в могилу, мать и его, Митю, подвели прощаться с покойником. Мать упала на гроб, и ее силой увели. Митя нагнулся над гробом, увидел на лбу и в складке губ капли дождя и, пересиливая себя, с отвращением прикоснулся губами к холодной голове. Мужчины, оскальзываясь на мокрой от дождя глине, надвинули на гроб красную крышку, переговариваясь, по-деловому стали забивать молотком гвозди. Этот звук отозвался в Митиной голове, застучал в ней, и только тут Митя заплакал в голос, словно понял наконец, что произошло. Оркестр заиграл похоронный марш, гроб стали опускать в яму на толстых, мокрых, испачканных глиной веревках, о крышку застучали первые комья земли. Кто-то подвел Митю к краю ямы и сказал, чтобы он кинул в нее горсть земли со словами: «Пусть земля тебе будет пухом». Митя взял с бугорка комок глины, сказал, как его учили, швырнул глину на мокрую крышку гроба, поскользнулся, заплакал еще сильнее. Его увели в автобус, а дома вместе со взрослыми ему дали выпить целую рюмку водки. Знакомые сажали его по очереди к себе на колени, были с ним ласковы. За окном уже порхали белые, тающие у земли снежинки…
Митя встал, подошел к окну: приближалось утро. «Неужели
он такой же холодный и неподвижный, как тогда отец? — подумал Митя. — И уши у него такие же жесткие?.. И щетина все растет на подбородке?..» Митя оперся лбом о холодное стекло, почувствовал, как на левое ухо осела паутина. Это он, отец, научил его драться, это он внушал ему, восьмилетнему мальчику: «Не бойся бить в лицо. Противник сильнее тебя, а ты будь злее. Бей чем попало: камнем, палкой, не можешь бить. — кусай, зубами рви, но победи! Всегда бей первым! Если ударил первым, считай, что половина победы за тобой!» «А я ударил вторым, — подумал Митя. — Вторым». Он вспомнил, как однажды, ему было года три, соседский мальчишка побил его во дворе, из носа пошла кровь. Митя заплакал к побежал жаловаться отцу. Но вместо того чтобы заступиться за него, отец выслушал жалобу сурово. «Свои дела разбирай сам, — сказал он. — А если в другой раз придешь ко мне жаловаться, сниму ремень и добавлю: не ходи, не ябедничай. Обидели — дай сдачи, не можешь — переплачь во дворе, чтобы никто не видел, и приходи домой с сухими глазами». И Митя потом так и делал: когда ему доставалось, он уходил в самую дальнюю часть двора, за деревянные сараи, садился на корточки, прислонялся спиной к шершавым доскам и потихоньку выплакивал свои обиды. Митя был физически сильнее многих своих сверстников, но он боялся бить противника в лицо. Ему было жалко. С годами он преодолел эту слабость. Тот день, когда он подрался с Сашкой из их двора, Митя запомнил на всю жизнь. Митя катался по двору на велосипеде, а Сашка ухватился сзади за багажник и остановил его. «Пусти!» — сказал Митя. «Не пущу», — сказал Сашка. «Пусти!» — «Не пущу!» — «Пусти! В морду дам!» — «Ух ты, какой шустрый!» Митя слез с велосипеда, прислонил его к стене дома и сказал: «Пошли за сараи!» За сараями проходили все дворовые драки, там дрались даже старшие мальчишки. «Пошли!» — сказал обидчик, и его рыжие глаза лукаво блеснули. Они зашли за сараи, встали друг против друга возле большого гладкого камня, на котором старшие ребята тайком от взрослых играли в карты. «Чего лезешь?» — сказал Митя, распаляя себя. «А ты чего?» — с насмешливой улыбкой сказал Сашка. «Зачем велосипед держал?» — «А что, нельзя?» — «Нельзя!» — «Ух ты, какой шустрый!» — «Сейчас зафинтилю в морду!» — «Попробуй только». — «Свинья!» — «Сам свинья!» — «Смотри, получишь!» — «Сам получишь!» Они толкались, сопели, размахивали руками. И вдруг Митя отошел на два шага и с разбегу ударил Сашку в лицо, но не кулаком, а ладонью. Сашка отскочил назад, завизжал от злости и бросился на Митю, стараясь подбить ему глаз, но Митя левой рукой ловко отвел удар, а правой опять ударил Сашку по лицу, на этот раз кулаком. О, какая счастливая это была минута! Дрожа от воинственного пыла, он рвался вперед, уверенный в справедливости своего гнева. Драка была долгой и упорной. Наконец Сашка заплакал. Это была победа! «Что, получил?» — сказал Митя, опуская руки. Противник ничего не ответил. Его лицо было красно, словно на нем давили клюкву. Закусив губу, он повернулся и пошел прочь. Не помня себя от радости, Митя побежал домой. «Па! — крикнул он, врываясь в комнату. — Па! Я Сашку побил! Я его целых двенадцать раз в лицо ударил, я считал!» — «Чему же ты радуешься?» — удивленно сказала мама. «Поздравляю!» — сказал отец, улыбаясь и, как мужчине, пожимая руку…