— Петухи! Петухи! Которые не кричат, а которые молчат! Которые дерутся так, что шкуры рвутся! Зато красавцы писаные! У этого черное пятнышко на плавнике, видишь? Этот королевский!
— Что?! Сомика за десять копеек поймать?! Поймаю… если год будешь у меня работать.
— Ну, молодые люди, не желаете огненных барбусов? Самка под намет. Краса-авцы! Четыре рубля — отдаю всех трех, с банкой в придачу.
Узкие, вытянутые, широкие, сплющенные с боков, толстые, неповоротливые, большие и крохотные, рыбки сверкают, переливаются всеми цветами радуги — от кроваво-алого до нежно-фиолетового и угольно-черного. Невообразимое сочетание полос, колечек, пятен еще богаче оттеняет их краски.
Но человек, впервые пришедший на рынок, дольше всего наверняка задержится у аквариумов с петушками: синие, зеленые, красные, фиолетовые, золотисто-кофейные, молочно-белые — трудно представить себе цвет, в который не были бы окрашены эти рыбки. Взрослых самцов держат в аквариумах, разделенных на ячейки стеклянными перегородками, отдельно друг от друга, потому что иначе передерутся насмерть. Плавает петушок лениво, едва шевеля пышными, ниспадающими плавниками, а то вовсе замрет, и тогда плавники его похожи на спущенные флаги; но вот, скосив глаз на соседа, он вдруг встрепенулся, резко развернулся на месте, плавники распушились и развеваются, как знамена на ветру. Петушок, раздувая жабры, бросается в атаку, противник устремляется навстречу, оба ударяются о стеклянную перегородку и, упершись в стекло носами, ходят друг против друга вверх, вниз, недоумевая, почему один не может достать другого. Окраска их делается все ярче, ярче, в это время рыбки поистине прекрасны.
Впрочем, некоторым больше нравятся черно-золотистые, с красными плавниками суматранские барбусы, другим — задумчивые полумесяцы дымчатых скалярий, третьим — светящиеся голубые неоны…
Корм для рыб продают на отдельной, специальной площадке. Здесь десятки оцинкованных корыт и ванночек с водой, где роятся оранжевые и бледно-желтые точечки дафний, циклопов, толчется серая пыльца инфузорий. На столах цветут рубиновые груды мотыля, бледные лепешки трубочника, похожего на сырое, вытянутое волокнами мясо. Продавцы, в толстых фуфайках, резиновых сапогах, то и дело зачерпывают из корыт большим марлевым сачком живой корм, перекладывают его в ванночки поменьше. Руки у них красные, с посиневшими ногтями, кричат они громче всех, потому что возиться с водой холодно, хочется скорее покончить с распродажей.
А за этой площадкой начинаются владения птиц, хотя тут можно встретить и кроликов, и хомяков, и свинок, и нутрий, и сиамских котов, и еще бог знает чего.
Для голубей здесь выстроен целый городок просторных клеток; рядом, на земле, птица более привычная глазу домашней хозяйки: индюки, петухи, куры, гуси, утки; поодаль, под зеленым деревянным навесом, клетки поменьше — с канарейками, щеглами, попугаями. Да какие есть попугаи! Вот два больших, серых, с ярко-красными хвостами сидят на жердочках, важно поводят круглыми глазами, а глаза у них умные, взгляд философский. Один задрал ногу, да так и застыл на одной ноге, как йог. Их владелец, пожилой, тучный мужчина в синем берете, неторопливо объясняет собравшимся вокруг зевакам, что попугаи не какие-нибудь, а говорящие, родом из Парагвая и стоит каждый семьсот рублей. Рядом — другой попугай, он раза в два поменьше, но оперение его горит и переливается на солнце, словно это не попугай, а прилетевшая из сказки жар-птица. К клетке прикреплен листок, вырванный из тетради, на нем голубым карандашом нацарапано: «Попугай кубинский Амазон. Цена 250 руб.». Видно, хозяину уже надоело отвечать на праздные вопросы: где найдется любитель, что отвалит за попугая такую сумму! — вот он и прикрепил эту бумажку, втайне не столько надеясь продать птицу, сколько полюбоваться на нее со стороны и порадоваться, что он — владелец такого крупного капитала.
А за площадью, где продают птиц, лежит государство собак. Ведут здесь они себя степенно, редко какая из них залает, да и то хозяин тут же прикрикнет — и собака замолчит, виновато виляя хвостом. Иначе можно себе представить, какой стоял бы невообразимый шум, залай они все разом!
Тут носят за пазухой и отдают за трояк, за пятерку щенков сомнительного происхождения. Но вот мужчина в шляпе, в кремовом макинтоше, в галстуке в красный горошек, в одной руке у него маленький черный щенок, в другой — четыре золотые медали, определяющие достоинства родителей этого жалко дрожащего создания.
У пустого ларька, привязанный длинным поводком за ржавый прут решетки, ходит, описывая полукруг, огромный пятнистый дог. Хозяин бережно разворачивает и показывает его родословную таблицу, аккуратно зашитую в целлофан, почетные грамоты. А за ларьком худощавый парень в вельветовой куртке продает такого же крупного черного дога за цену вдвое меньшую, потому что нет у него родословной таблицы, и собака от этого теряет половину своей ценности.