- Успокойся - расшипелся! Гусак чертов! Только шипеть и можешь!..
- Я гусак?
- А то кто же? Это я, дура, думала - орел! Директор универсама... Как я сразу не разглядела...
За стеной послышались всхлипы.
II
Валя заплакала от жалости к себе. Почему она невезучая такая? Хочет, как лучше, а все непременно кувырком, непременно судьба затылком к ней - и в туман. Всхлипывала Валя приглушенно, как бы Наташка не услышала. Принес ее черт в такой момент! В последние дни семейная жизнь Вали катилась как машина под гору без водителя. От обочины к обочине бросало, того и гляди, загремит вверх колесами. Не будь Наташки, ох и был бы сейчас концерт, узнал бы Евгеша, как ее перед Никифорычем позорить. Валя лежала отвернувшись от мужа, чувствовала, как слезы, щекоча, текут по щеке на подушку. Тяжело было на душе, опять сумбурно мысли носились о будущем. Неужели так и проскочит жизнь? Вечно будет сопеть рядом этот неуклюжий человек!.. Почему у него тело такое обрюзгшее, короткое, как бочонок?.. И внучкам, если будут, закажу, чтоб замуж шли только за одногодков... Евгеша притих за спиной, затаился, даже не сопит, еле дышит. Как бы успокаивать не полез. Иногда пытается, начинает поглаживать спину, обнимать. И только противней становится. Год всего прожила с ним Валя, а кажется ей - вечность! Будь он первым мужем, давно бы расстались. Жить есть где... Хорошо хоть комнату свою за собой оставила, не съехались, как Евгеша предлагал. Давно бы ушла, да стыдно! Сколько мужей менять можно? Может, притерпится еще, думала, может, это сначала? Валя перестала всхлипывать, но слезы продолжали изредка стекать по щеке на подушку. Вытирать их не хотелось. Она лежала, думала, пыталась понять, - отчего так тягостно на душе? Что случилось? Наташка? Но Валя ее сама приглашала весной, когда была в деревне. И не лукавила. Действительно, хотелось, чтобы та посмотрела, как она живет. Тогда еще терпимо жили, не раздражал так Евгеша! Хотелось Вале подарить подруге что-то сверхмодное, чтоб она в деревне хвасталась да житье-бытье ее расхваливала. Валя и не подозревала тогда, что она беременна. Совсем незаметно было. И Наташка ни единым словом не обмолвилась... А как же она не узнала раньше, что Жданкин в Москве? - снова подумала Валя. При мысли о Славике сердце больней заныло. Жданкин! Жданкин! Вот в чем причина! Неужели он причина? Сколько лет не думала!.. Думала, думала! Может, из-за него у Вали и детей нет? Она увидела себя девчоночкой на столе перед гинекологом. И содрогнулась! По всему телу мурашки побежали от вновь пережитого стыда и омерзения. И снова жалко себя стало, снова слезы защекотали щеку. Негодяй! Что он со мной сделал... А что он сделал? Силой-то не брал. Сама... Вспомнилась та ночь, луна, соловьи, лягушки в реке: необыкновенно зеленая трава на лужке и поцелуи. Когда Валя открывала глаза, трава светилась, а луна плавала, как золотой мячик на волнах. И доцеловались!.. Были и потом ночи... Лучше ночей больше не было!.. А кто первый уехал из деревни? Она, кажется... Да, точно! Она ему писала из столицы, еще не зная, что беременна. А потом он уехал в Нерюнгри. Долго письма не было. Валя обиделась, а потом узнала, - письма оттуда идут почти месяц. Так и оборвалось. При чем тогда он? Сама, сама... Думала, Славик - деревня, а в столице орлы!
Валя незаметно уснула и, казалось, тут же проснулась от испуга. Сердце колотилось. За стеной, в кухне, плакал ребенок. Что это? Откуда он? Ох! Она вспоминала о Наташе и прижала руку к груди, чтобы унять сердце. Ребенок плакал сварливым, противным голосом. Теперь не скоро заснешь. За стеной слышалась возня, тихое бормотанье подруги. Потом она, вероятно, взяла мальчика и понесла в ванную. Дениска продолжал недовольно кряхтеть и по-стариковски кашлять. Евгеша зашевелился, поднялся, стал натягивать спортивные брюки.
- Ты куда? - сердито спросила Валя.
- Помочь надо... - буркнул он.
Вале не понравилось, что он собирается помогать. Значит, не чувствует себя виноватым перед ней.
- Лежи! - сказала она. - Без тебя обойдется!
Но Евгеша направился в ванную. Шел он сгорбившись, шаркая тапками. "Ну, погоди! - прошептала Валя. - Выпровожу эту цацу сегодня... я тебе устрою концерт!" Она догадалась по дошедшему из кухни запаху, что ребенок обмарался и теперь они его купали и что-то говорили при этом. Из ванной доносились лишь шум воды да неясное бубнение - бу-бу-бу! Услышав, что шум воды прекратился, Валя отвернулась к стене, чтоб не видеть Евгешу.
Он тихонько лег рядом, лежал, сопел молча. А Наташка что-то шептала Дениске, он отвечал громко и противно "Агу!", словно понимал, что она говорит ему, и соглашался. И это сын Славика, Славика! - передернуло вдруг Валю, будто она только что поняла, что это так. Неужели он опустился до того, что на Наташку позарился! В столице не хватало, что ли?.. Расшептались! Сказку, что ли, рассказывает? Слышно-то так хорошо! ужаснулась Валя. Наташка вечером все слышала! Ой-ей-ей! А я перед ней разливалась. Теперь похихикивает надо мной... Завтра же погоню! Хватит!.. Валя представила, как Наташка приедет в деревню и расскажет всем о ее жизни. Ну, влипла! Так влипла! Черт притащил ее!..
Евгеша повернулся в постели на другой бок и коснулся коленом ее ноги. Валя отдернула ногу и ударила его пяткой: лежи смирно!
Валя думала, что теперь от отчаяния не заснет, но уснула быстро и спала долго. На работу ей к одиннадцати, а Евгеше к девяти, но он позволяет себе опаздывать: часто бывает в магазине до закрытия. Проснувшись, Валя вспомнила о Наташке и удивилась, как это Дениска ухитрился ни разу за ночь не проснуться. Или она так спала, что не слышала. И сейчас в кухне тишина, только шелестение какое-то доносится. Валя прислушалась. Снова шепчутся.
Евгеша заметил, что жена проснулась, поднялся потихоньку и стал одеваться. Валя с насмешкой следила за ним. В комнате был полумрак. На улице снова пасмурно, а толстые шторы почти не пропускали света. Евгеша одевался, ссутулившись, виновато. Валя глядела на него, и ей было жалко себя... "Не надо этой дуре показывать, что мы ссоримся!" - подумала она и спросила:
- Ну, как спалось?
Муж взглянул на нее.
- Плоховато...
- А я выспалась... Он не просыпался? - шепотом спросила Валя, указывая на стену.
- Просыпался.
- А я не слышала...
- Он спокойный... Поворчал и успокоился!
- Я вижу, тебе понравился.
- Понравился! - улыбнулся Евгеша. Он приободрился, чувствуя, что жена разговаривает с ним спокойно и не сердится. - Он такой чудной!
Собирая постель, Валя слышала, что Наташа поднялась и складывает диван.
Завтрак прошел мирно. Валя смягчилась, не стала выпроваживать Наташку, да и повода не было. Ни с того, ни с сего - неудобно. Она ждала, когда уйдет Евгеша. Останутся одни, поглядит, может, выйдет предлог и выскажет Наташке свои мысли о ней.
Но после завтрака Наташка сказала, что нужно работу искать, и собираться начала. А Евгеша не удержался, ляпнул: я тебе работу подыскать помогу, а то увидят, говорит, ребенка на руках и разговаривать не станут. Но Наташка отказалась, мол, пока сама походит, объявления почитает, у старушек поспрашивает. Валя хотела сказать, что сейчас не лето, старушки на лавочках не сидят, но сдержалась. Пусть побегает, а то привыкли думать, что по лимиту устроиться раз плюнуть. Пусть попробует!
Наташа ушла, и Евгеша вслед за ней выскочил. Понял, видать, что мало приятного ему будет дома.
Работалось Вале сегодня без нервотрепок. День будний. Посетителей в ресторане мало. Борьба с пьянством! Не напивается теперь народ в ресторанах, опасается: в такси не берут, в метро не пройдешь. Вот и держатся!.. "И чего с ними бороться? - думала Валя. - Пусть пьют! Жизнь-то у каждого своя. Сами пусть и распоряжаются ею. Свобода совести! Кому какое дело!" А трезвый клиент семь раз счет с меню сверит: за копейку трясется. Подружки Вали загрустили было от такой жизни, подыскивать другую работу стали. Валя тоже на универмаг поглядывать начала, но директор ресторана Леонид Борисович, умный и цепкий мужик, успокаивать стал: "Девочки, девочки, не суетитесь! Успокойтесь! Что вы волнуетесь! (Ленечка немного картавил: слова "мы - вы" сильно смягчал. Получалось у него удивительно мило: "ми", "ви"! И букву "р" он тоже немного неправильно произносит. От этого Вале всегда слушать его приятно.) Что ви волнуетесь! Очередная кампания, только и всего! Два-три месяца потерпите, и все снова будет по-нашему. Все будет по-нашему!" - подчеркивал он.