— Почему вы считаете, что это невероятно?
— Потому что знаю его биографию, знаю о его позиции и поступках до Девятого сентября. Кроме того, такой специалист…
— Жизнь сложнее, чем это порой описывается в книгах, товарищ писатель! — убрал майор папку в ящик стола и взглянул на свои часы.
— А вы не могли бы сказать конкретно, что именно он сделал?
Начальник милиции откинулся на спинку стула с подчеркнуто скучающим выражением лица.
— Вам не кажется, что вы хотите от меня слишком многого?
— Да, да, наверное, вы правы… Извините! Но я так удивлен.
Я поднялся и протянул ему руку.
— Простите за беспокойство, товарищ майор.
Он положил ладони на стол и наклонился ко мне.
— Советую вам держаться от всего этого подальше. В нашем городе так много других вещей, заслуживающих внимания.
— Постараюсь учесть ваш совет, — кивнул я вежливо и направился к выходу своей любимой походкой — с чуть склоненной к плечу головой.
Я в совершенстве овладел этой походкой, которую мои софийские друзья называли походкой "безобидного простофили", и надеялся, что и майор воспримет ее точно таким же образом…
Улыбка медленно сползла с моего лица. После этой встречи с майором милиции разве мне не довелось услышать те же "благоразумные" советы из уст одного из наиболее известных наших писателей?
В памяти с отчетливой ясностью снова всплыло то саднящее собрание в низеньком полутемном зальце старого Союза писателей. Я только что рассказал членам секции прозы некоторые свои впечатления от пребывания в Родопах, не преминув упомянуть и о неожиданном аресте инженера Тенева.
За длинным столом, покрытым вылинявшей скатертью маслянисто-зеленого цвета, воцарилось тягостное молчание. Раздались торопливые чирканья зажигалок, чей-то продолжительный кашель… Двое-трое молодых беллетристов не отрывали от меня изумленных и чуть озадаченных взглядов… И вдруг заговорил один из "живых классиков", занимавший председательское место. У него были густые черные усы, устрашающе вставшие торчком во время его строгой назидательной речи.
— Может быть, то, о чем мы услышали, и верно, вероятно, Венедиков сделал необходимую проверку и добросовестно проинформировал нас о произошедших событиях. Но я хочу задать ему вопрос: только эти ли факты заметил он в возрожденном Родопском крае, только в этих ли мелких происшествиях видит он новые ростки нашей действительности, черты нового человека? Что, в сущности, рассказал нам молодой писатель о родопском рудном бассейне? — Рассказал о силикозе и об аресте одного инженера. Я хочу уверить коллегу Венедикова, что это — временные несущественные явления. Силикоз, несомненно, будет побежден, как множество других болезней. Что же касается ареста инженера — враг многолик, неизвестно, какую маску может он надеть! И я не могу понять — как может талантливый прозаик, социалистический реалист не видеть за деревьями леса. Жаль, Венедиков, я думал, вы сделали для себя выводы из вашей последней книги, а выходит, что вы не забыли старого и не научились ничему новому.
Большинство голов вокруг меня склонились вниз, двое-трое присутствующих не скрывали снисходительных улыбок, но никто не сказал ни слова.
После собрания Миладин Кондов, взяв меня под руку, зашагал со мной рядом.
— Не обращай на старика внимания! Пиши правдиво, но хорошо — это главное! Потому что твоя повесть — хоть она и смела и я ее защищаю, по своим художественным достоинствам уступает уровню твоих лучших рассказов…
Удалось ли самому Кондову соблюсти это бесспорное правило? Трудно сказать! В те годы его имя было связано с некоторыми произведениями, чей поверхностный пафос положительно вызывал у него стыд до сих пор… Совсем непросто было писать и правдиво и хорошо — сегодня, как и в то время, это было самым трудным! А иначе мне действительно нечего было бояться ветерана с торчащими усами; наоборот, когда в витринах книжных магазинов появился мой роман "Сложная биография", он первым с нескрываемым самодовольством поздравил меня перед целой группой молодых писателей…
20
В пятницу Рашков и Докумов не приехали и не позвонили.
Слегка задетый их непунктуальностью, я решил смыться на субботу из Дома творчества.
Пообедав, я выехал на своем "вольво". Проехал почти безлюдной в этот час центральной улицей и по чуть поднимающейся вверх выездной дороге взял путь на известный горный летний курорт.
Дорога плавно вилась вверх. Вскоре по обе ее стороны выросли темно-зеленые стены сосен, то сближавшиеся впритык к шоссе, то отступавшие в разные стороны, и тогда в тот же миг становилось необыкновенно светло и просторно и перед глазами расстилалась головокружительная панорама ближних и дальних вершин, снежных шапок, крутых ущелий и синих озер.