Провинциальная хроника мужского тщеславия
Начало романа
I
Любовь можно назвать
трижды вором - она не спит,
смела и раздевает людей догола.
Диоген.
Если вы не знаете Юлиану Краснополянскую, то вы не видели оставшихся в живых красивых женщин. Можно посвящать трактаты о красоте Елене Прекрасной, ломать руки от тщетности увидеть в здравии принцессу Турандот и, пополнив запасы валидола, рыдать о безвременно ушедшей в мир иной царице Савской. Увы, эти светочи и образчики чарующей дамской красоты давно пересекли Стикс. Но Юлиана Ивановна-то, слава Богу, жива! Хотя ей уже тридцать лет. Как я сочувствую мужчинам, не видевшим воочию госпожу Краснополянскую (и втайне злорадствую). Мне, восемнадцатилетнему юнцу, и то понятна мощь и виртуозность первой красавицы курортного городка Геленджика. А уж представляю трепет и вожделение зрелых мужей и параноидальных ловеласов. Юлиана Ивановна хрупкая трепетная брюнетка. Короткое каре с кокетливым хохолком на очаровательной головке подчеркивает строгость и едва уловимую вульгарность, которые вкупе образуют тот самый женский магнетизм, от которого постанывают словно спущенные с цепи мужчины, постоянно вьющиеся подле ее кабинета. В глазах женщин, обладающих повышенным либидо, заманчиво-зловеще полыхают рубиновые огоньки. Светильники женской притягательности находятся в глубине очей и скользящим взглядом мужику-обывателю этих факелов порочности не узреть.
Я стараюсь отвести глаза от взора начальницы. Да, чуть не забыл: я служу у госпожи Краснопольской простым курьером. Вообще-то зовут меня Василием, но Юлиана Ивановна постоянно забывает мое имя.
- Григорий (это она мне), отнеси пакет в издательство. Только на девок не глазей, да побыстрее, пожалуйста, - и тут же забывает о моем существовании.
Едва вернувшись, с порога слышу милый моим ушам фальцет:
- Миша, ты сигареты купил?
В недоумении пожимаю плечами.
- Нет, я определенно уволю этого мальчишку.
Должностей у Юлианы Ивановны уйма, но она виртуозно справляется со всеми. Прежде всего, Краснополянская возглавляет методический центр эстетического воспитания молодежи.
- Ну, уж я научу их уму-разуму, - глаза ее загадочно сверкают.
Остается только догадываться, чему научит юную поросль моя прекрасная начальница...
О чем-то задумавшись, Юлиана Ивановна вертит в руках шариковую ручку. В ее длинных изящных пальцах, словно в лепестках хризантемы, порхает эта желтая ручка - шмель, собирающий нектар с дивной перламутровой кожи.
- Тебе что, Евгений, заняться нечем? - она ловит мой завороженный взгляд. - Приготовил бы мне кофе, что ли...
Что-либо делать лично для нее мое почти вожделенное занятие.
Есть у госпожи Краснополянской тайная и самозабвенная страсть - Юлиана Ивановна самодеятельный художник. Она тоже убеждена, что в человеке должно быть все прекрасно... Хотя содержание полотен моей очаровательной начальницы, мягко говоря, не всегда соответствует догматам великого классика. Она пренебрегает законами композиции, перспективы, цветового колорита или, скорее всего, не подозревает об их существовании. Хотя дело тут вовсе не в отсутствии образования, техники, а может и таланта. Главный критерий подобных картин, со слов автора - это состояние души. Наивность этих холстов, их неискушенность - качества, совершенно непригодные для жизни, бизнеса, но самому художнику работы приносят крайнее творческое удовлетворение. Очередной поклонник Краснополянской, искренне полагая, что изрекает изысканный комплимент, внимательно изучив полотна Юлианы Ивановны, вещает:
- Вот вы, такая начитанная, эрудированная женщина, блеск ума и красоты, и вдруг, - он пренебрежительно тычет пальцем в сторону картин, - и вдруг это...
- Понимаете, дорогой Иван, простите, кажется, Григорьевич, долгое время притворяться интеллектуалом очень трудно и вредно для мозгов, - парирует воспитатель юношества.
Краснополянская никогда не прислушивается ни к чьему мнению, говоря, что это господствующее заблуждение - придавать какое бы то ни было значение посторонним замечаниям.
Жизнь в методическом центре по эстетическому воспитанию молодежи текла своим чередом: Юлиана Ивановна блистала своей красотой и лубочной живописью, молодежь училась чему-нибудь и как-нибудь, а я верно и добросовестно служил в первых рядах работников отечественной культуры, безнадежно вздыхая о своей начальнице.