XXX
Помышляю день страшный и плачу
от деяний моих лукавых, что отвечу
я Бессмертному царю? Или каким
дерзновением воззрю на судию, блудный аз?
Псалом 69
Я нехотя открыл глаза. За окном уныло серело. Утро? Вечер? Жутко болела голова. Я потянулся, задел ногой за спинку кровати и, окончательно просыпаясь, понял, что спал одетый, как завалился вчера после тяжелого хмеля. Важнейшим из искусств является похмелье и способы выхода из него. Я потянулся к столу за бутылкой, но она оказалась пустой. Пить горькое вино у меня были веские основания - вчера отправился в последний путь Эдик Варфоломеев (сердечный приступ), мой давнишний друг, многолетний собутыльник и соратник по сомнительным мировоззрениям. Да разве он первый из моих друзей!? Как обычно, порок вознаграждается. Ушел из-за передозировки героином в лучший из миров Дима, второй из трех мушкетеров. Чуть не допив свою цистерну спиртного, покоится на погосте Виктор. Серега дальнобойщик что-то не поделил с братками - его нашли окровавленного, без признаков жизни в собственной машине. То, что среди моих друзей было немало пьяниц и наркоманов, меня как раз не отпугивало; у автора на протяжении многих лет наблюдалась существенная тяга к простоте, если хотите, ко дну.
Безвозвратно кануло в Лету наше время, когда было много в теле и ничего в голове. Ну, почти ничего... Погруженные в мир пагубных привычек, инстинктов и влечений, мы бесшабашно, совершенно не заботясь о том, как к нам относятся окружающие, легко скользили по вялотекущему течению жизни. Незаметно, как ночной снег, прошла молодость. Но свято место, как известно, пусто не бывает. Не торгуясь и никого не упрашивая, вакансию неспешно занимает старость. Я пересыпаю внутренность песочных часов в ладонь, сжимаю его в горсть и, полвека жизни струится у меня между пальцев. Ощущаю свое пятидесятилетие, как запах чужого пота, воспринимая приближающуюся старость, не как возраст покоя, а как личное оскорбление. А какими мы сейчас стали? Хороший человек к старости должен становиться добрее, терпимее, мудрее, и за это следует уважать. Но вовсе не за факт наличия пенсионного удостоверения. В конце концов, все там будем. Если повезет. Ведь самое плохое в жизни то, что она быстро проходит. Остается лишь наблюдать, как одно за другим, умирают мои желания. Что будет, когда исчезнет последнее? С его смертью в моем существовании уже не останется почти никакого смысла.
Большую часть своего времени я предавался двум занятиям: блудил и пил. Не пил и не блудил только когда спал. Десятка два женщин, не считая кратковременных связей, любили меня. Всех я умудрился сделать несчастными. Что изменилось в моей жизни по прошествии скоротечной поступи лет? С такой же настойчивостью влечет томная действительность чужой постели? Отнюдь... Есть где, кого и чем. Но зачем? Невероятно точно сказал по этому поводу поэт Берестов: «Как скоро время пролетело и дух уже сильнее тела».
Привычки? Тоже несколько трансформировались. Я взял в руки фарфоровую пепельницу ручной работы замечательного художника и скульптора Жени Глущенко. Такая симпатичная вещь, а ни к чему - бросил курить - и отложил за ненадобностью. Пить тоже cтал значительно меньше. Соседские мужики, тыча мне во след пальцем, уже не говорят, с плохо скрываемой интонацией зависти:
- Василь пошел - писатель - за ночь полтора литра водки выпивает, - и в неподдельном восхищении прищелкивают языками.
Куда столько? Теперь поллитровки хватает.
Вдруг как-то сам собой сузился круг привычек и пристрастий, явились оглядка и скептицизм, недоверчивая усмешка и даже сарказм к словам и поступкам окружающих меня людей. В первую очередь, к близким. Дело в том, что я почти в совершенстве владею искусством доставлять неприятности окружающим меня людям. Безудержная страстность к женщинам заменилась утонченным любованием их чудной прелестью и естественной мягкостью. Зачастую острое волнение от недобросовестно прикрытых рельефных форм незаметно трансформировалось в безобидное смакование общедоступных деталей - белизной кожи, ароматом волос, божественной красотой лица. В мыслях, особенно ночных, появилась тяжелая, беспощадная ясность о тщетности бытия, от которой холодеет аритмично бьющееся сердце и становятся влажными покалывающие ладони. В памяти ностальгически оживляются дорогие и нежные душе невозвратно-тоскливые эпизоды, а от того такие ясные и яркие по своей впечатлительности.