Я тяжело вздыхаю, и, впервые за несколько месяцев, закуриваю сигарету. Вот и пепельница оказалась востребованной... На душе пусть совсем чуть-чуть, но полегчало. Я чувствовал, что в течение многих лет проживал один и тот же день, всё также просыпаясь и засыпая, повторяя одни и те же слова, совершая одни и те же поступки. Колючий дым вползает в глаза, и они предательски слезятся. Мы в этой жизни только дремлем, а просыпаемся лишь в ее конце.
Я посмотрел в запотевшее окно и протер его ладонью. Под легкий аккомпанемент дождя в траве деловито хлопотали бойкие воробьи. Всё кругом было хорошо знакомо: серое, низенькое, спокойное. Я смотрел на скучное небо, на дрожащие мокрые листья, на редких прохожих, спешащих от ненастья домой, и на сердце становилось невероятно пусто и уныло. Я снова закурил и пошел к берегу реки. Дождь прекратился, но чувствовалось, что ненадолго. Из-за замерших крыльев туч выглянуло солнце. Река ожила. Синие илистые глины лежали на ее дне, оттого вода казалась голубой. Ласково-умиротворенно текла она, иступлено сверкая позлащенной рябью полос в местах водоворотов, и переходила в темно-изумрудный глубокий цвет у противоположного берега. В пепельном полусвете краснеющих листьев оголтело желтели в садах поздние груши. Вдруг бесшумно, как взгляд, полыхнула молния не по сезону заблудившейся грозы. Лишь через пару секунд спустя послышался треск, и загрохотало. Гулко, сочно, страшно. Кто-то невидимый встряхивал низкие серые тучи и медленно уходил всё дальше и дальше. Вокруг зашелестело - снова пошел дождь.
Из-за деревьев, доверчиво прислонившихся к маленькой церквушке, послышался колокольный звон. Торжественно-протяжный благовест,
несущийся из дождливого полумрака сентября, звонко и радостно разнесся над слякотными улицами, над киноварью черепичных крыш низеньких домишек, над агрессивным стандартом белеющих вдали многоэтажек, над темными конусами тополей и уплывал ввысь медленно и степенно, словно с неохотой покидая землю.
В повседневной суетливости постоянно занятого человека, мне некогда сходить в храм, помолиться, почитать на ночь Евангелие. Веры, в ее истинном значении у меня нет, однако способность верить пробуждается, она пускает корни, она начинает жить в моем сознании и распускает крону. За пределами жизни есть истина. Я в этом убежден. Вера исключает такие вопросы; она тем и отличается от знания. Жизнь мира и смерть - страшная загадка для тех, кто не верит в бытие Бога, кто не чувствует Его близости к нам, ведь по их мнению смерть обессмысливает всю нашу жизнь, превращая ее в неразрешимую и мучительную тайну. Но никто этого подтвердить не может - на небо много дорог, оттуда ни одной. Мысли такие ко мне явились не случайно, не вдруг, а стали плодами долгих раздумий. Умом своим я всё понимаю, но вера моя ничтожна. Мы слабые и жалкие, мы неверующие. Но верен Бог - он посылает нам Своего духа.
И когда-нибудь сознание мое укрепится с его помощью. Свои теологические раздумья я перенес на бумагу и отнес на суд настоятелю церкви отцу Михаилу. Прочитав их, священник кратко ответил:
- Мысли наши словно семена - из них прорастает будущее. Истина неизменно пребывает там же, где и вера. Укрепившись в вере, познаешь истину, - и, улыбнувшись глазами, добавил: - Я рад, что подобные вопросы интересуют мирского писателя, - но тут же нахмурился. Лицо его по-прежнему было спокойным, но что-то значительное исчезло. - Читал ваши фривольные книжки. Понимаете, когда некоторое число людей достигает определенной степени развития, развивается и весь род человеческий. - Отец Михаил снова улыбнулся. - Так что смещайте акценты вашего творчества. Вера необходима там, где начинается бессмысленное.
На том и расстались. Я чаще стал ходить в церковь, на моем столе появилась Библия, а день начинался с молитвы. Бессмысленное, на первый взгляд, занятие, а душе и Богу угодное.
Грехи? Их, на мой взгляд, стало значительно меньше, надеюсь, не только благодаря зрелому возрасту. Господь с достаточным чувством долготерпения и даже юмора (много ли найдется мужчин, не посмотревших в след очаровательной женщине?) благословляет нас на ежеминутную борьбу с искушениями. По версии самого нравоучительного из великих писателей, в каждом сношении людей речь должна идти только о беременности. Человек сам на себя налагает проклятие, когда считает, что ему нет прощения. Потеряв надежду на милость Божию, душа погружается в тоскливый мрак, откуда начинаются все преступления и грехи. Бог не допускает душе, уповающей на Него, быть искушаемой в такой мере, чтобы дойти до отчаяния и впасть в такие искушения и скорби, которых не может она перенести.