- Привет, Василь.
- Слушай, Эдик, тут жена ..., - перебил я его.
- Понял, буду краток, - продолжил мой друг, имеющий несчастную привычку всё объяснять. - Я получил деньги за памятник грузину и... короче, есть "бабки" и я уже снял двух "телок". Давай скорей ко мне.
- Эдик, тут...
- Скорей!
Я увидел, как в изумлении вытянулось лицо супруги, и она на какое-то время потеряла дар речи, ибо до сей минуты была убеждена, что нас с Репой связывали лишь идеи инакомыслия, рождающиеся, как правило, за бутылочкой вина.
- Видишь ли, Эдик, я уже взрослый человек. К тому же, у меня семья, - лицемерно бормотал я и боковым зрением наблюдал за реакцией жены.
- Василь, может, ты чего не понял? - несколько раздраженным тоном повторил мой друг. - Объясняю для более бестолковых: у меня есть денежка, и я пригласил двух женщин в мастерскую. Дуй быстрее сюда, - проговорил он почти членораздельно.
Никогда не думал, что моя жена знает толк в ненормативной лексике ... С тех пор я всегда опасаюсь, когда звонит Эдик.
В то время Репа работал художником-оформителем на продовольственной базе. Зарплата была небольшая, но раз в месяц выдавали так называемый поощрительный паек - пакет с палкой сухой колбасы, двумя пачками сливочного масла, польской вермишелью и цейлонским чаем. Эдик был чрезвычайно рад: раз в месяц идеальная закуска обеспечена.
В конторе царило бестолковое, суетливое бесплодие. Сотрудники с выражением исключительной незаменимости лихорадочно носились с бумажками из кабинета в кабинет. С плохо скрываемой фальшью они старались - место-то сытное. По цементным ступенькам я спустился в подвал. Мимо меня в тележках, ящиках и коробках возят, носят, тащат по полу дефицитные продукты: мороженых кур, рыбу, разнообразные колбасы и консервы, шоколадные конфеты, шампанское. Настоящий гастрономический бал или, во всяком случае, его генеральная репетиция. В тусклом освещении катакомб надежно спрятанная под толщей бетона провизия, предназначенная для трудящихся. Полки же магазинов, как всегда, были пусты. Несправедливая, но очевидная неизбежность эпохи затхлого социализма.
Наконец, я нашел дверь с надписью "Художник".
- Работаем? - банально вопросил я коллег по наглядной агитации.
- Гении и женщины не работают, - Репа поднял голову от унылого планшета с показателями соцсоревнования, - они творят.
Алла, так звали напарницу Эдика, оказалась довольно-таки упитанной девицей. Смоляные кудряшки обрамляли смуглое лицо, полные губы расплылись в улыбке, а ореховые глаза радостно говорили: "Ты мой друг, я рада тебя видеть". Такие люди встречаются один раз в десять лет, если не реже. Может, единожды в жизни. С ними легко и приятно. Я заинтересованно и, как мне казалось, незаметно разглядывал Аллу. Эдик вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя бутылками сухого вина.
- С утра маленько сухонького...
- И с делами покончено, - перебил я его.
Работа всегда была проклятием для пьющего класса.
- Отсутствие дела - это эстетическая категория, - согласился Репа.
Не слишком рьяно закусывая, мы потягивали сухое вино, и разговор вскоре принял богемный оттенок.
- А что Шагал? Какую бы идею художник ни стремился вложить в содержание, форма все равно остается национальной. - Эдик снова наполнил стаканы. - При всем своем интеллекте он остается евреем.
- И на каких же критериях ты основываешь свое предположение? - я попытался найти истину, - его картины изящны, свободолюбивы... Парящие любовники Шагала - это все мы, летящие за своим счастьем в синем небе судьбы.
- И мрачны, - перебил меня Эдик. Он меня словно не слышал. - Свобода - это всего лишь функция организма, как пописать, - он извиняющимся жестом приложил ладонь к груди и посмотрел на Аллу.
Репа не любил евреев.
- Эх, послушаем-ка лучше музыку, - он включил магнитофон. Зазвучала запись Боба Дилана.
- Ну, вот это наш человек. А то Шагал, Шагал.
- Эдик, а знаешь, какая настоящая фамилия Дилана? - Алла задумчиво вертела стакан в руке. - Циммерман. Гордиться тем, что ты русский, это всё равно, как гордиться тем, что ты родился в четверг.
Тема исчерпалась и разговор плавно, но неизбежно направился в любовное русло.
- Любовь - это порождение скуки и здоровья, - Репа закурил. - В каждом соитии людей речь должна идти только о беременности. Вспомни Льва Толстого, он говорил то же самое.