Интервью закончено. Оператор выключает камеру. Редактор сдержанно благодарит меня. Губы Инессы расплываются в улыбке. Сразу приходит на ум извращенная форма любви. Почему, собственно, извращенная? Какой-то ханжа придумал, а мы повторяем.
- Ты больше рассказал о своих литературных пристрастиях, чем о разлучнице, - иронизирует Татьяна. Юмор - это хороший знак. И я не ошибся. - Завтра во дворце спорта концерт группы «Nazareth». По старой дружбе в филармонии мне оставят пару билетов, - бывший аккомпаниатор тяжело вздыхает. - Сходим?
На протяжении всего выступления Таня порывалась на сцену, чтобы поцеловать МакКафертни. Я ее усиленно не пускал. Думаю, секьюрити разделили бы мою точку зрения.
Всё-таки любимых исполнителей лучше слушать дома на компакт дисках: довольно печальное зрелище - наблюдать шестидесятилетних увядших кумиров, умеренно скачущих по сцене. Лет двадцать назад я был на концерте тех же «Nazareth» в Будапеште. О, это было шоу! Cлишком многое меняется за двадцать лет.
Мы возвращаемся с концерта пешком. Таня несет собой сентиментально-лирическое настроение. Она в черном вечернем платье; нитка жемчуга украшает и без того красивую длинную шею. Мужики-охотники, шныряющие по набережной в надежде найти бесплатную женщину, с вожделением смотрят на мою спутницу. Таня правдоподобно делает вид, что это ей безразлично, и с улыбкой слушает мою болтовню. Глаза ее многообещающе блестят. Некогда я ухаживал за Таней, но безрезультатно. Сейчас же ситуация поменялась - муж ушел к другой, и ему надо было срочно мстить. Орудием возмездия был выбран я. Впрочем, меня это не угнетало. Таня же не знает того, что необходимо знать порядочной женщине: нельзя спать с мужчиной без любви - депрессии не миновать. Но, похоже, сегодня она решила поменять свой нравственный статус. Таня берет меня под руку и время от времени эротично прижимается к моему плечу. Мелодично шелестят волны, веет забытым запахом весеннего моря. Листья платана ласково шуршат в прибрежном бризе. Лунные блики неловко плещутся в черном колыхании моря.
- Почему ты не целуешь меня? - она останавливается и игриво смотрит мне в глаза.
Но я выжидаю. В любви, как на войне - все средства хороши. Вожделение изменяет лицо Тани почти до неузнаваемости, и это необыкновенно волнует. Я обнимаю ее и целую. Страстный поцелуй - это прелюдия к прелюбодейству. Шелк платья охотно позволяет моим рукам ощутить ее тело. Шум прибоя через определенные промежутки времени заглушает Танино томное постанывание. Мы ловим такси и едем к ней домой.
Таня открывает дверь, и с полдюжины кошек с истошными криками устремляются навстречу своей хозяйке. Запах в квартире соответствует количеству проживаемых в ней животных.
- Иди в гостиную, включи музыку. Если хочешь, открой бар, - она смущенно улыбается. - А я покормлю своих лапочек.
Пока Таня занималась кошками, принимала душ, заваривала кофе, я успел нанести изрядный ущерб ее запасам спиртного. Особенно крепкому «Мартини». Я уже всерьез решил напиться и поставил соответствующий этому мероприятию диск Роберта Планта, но в комнату вошла Таня. Вся такая беспокойная, только что после душа, в волнующем, небрежно запахнутом халатике. Слава Аполлону, в длинном. Дело в том, что мы когда-то отдыхали на диком пляже под Геленджиком, и я обнаружил у нее щекотливую особенность. Фигура у Тани великолепная, но ее ноги вызвали у меня сексуальный протест - нет - они были стройные, даже very, но крепкие, жилистые, рельефные, как у мужика, и я старался на них не смотреть.
Таня садится рядом со мной, смотрит на опустевшую бутылку, и подозрительно заглядывает мне в глаза. Милая девочка, не переживай - для меня это детская доза! Я наливаю Тане вина, улыбаюсь, и она несколько успокаивается. Стол, за которым мы сидим, и постель разделяют несколько шагов, но как преодолеть это расстояние без пошлости? Но у хозяйки, видимо, такой проблемы не существует. Вдумчивым замедленным движением, словно