Зеркало иногда врет, и я ему иногда не верю. Отступаю на пару шагов, настороженно вглядываюсь в его сумрачную глубину. Красноватые блики от тусклого светильника падают на недовольное отражение. Мрачное бледное лицо контрастно обозначено темно-синими кругами под усталыми глазами, две дерзкие морщины нелепо прочерчивают небритые несколько суток щеки. Взгляд мой, храня стеклянную неподвижность, словно застыл в оцепенении. То, к чему я иду, не является ни перспективой, ни угрозой, ни, тем более, обещанием. То, к чему я пришел, есть факт. Постарение отменяет частности, оставляя тебя наедине с собой. Я долго смотрю в ночь жизни, и пелена забытья застилает мои глаза. Сейчас, именно сейчас, мне вдруг нестерпимо захотелось оказаться там, под высоким небом Горгиппии с крупными серебряными звездами, возле старой палатки с заштопанным полотном или просто под старой шелковицей. Пусть под ногами хрустит высохший уже зверобой, и вьются, будто змеи, заросли колючей ежевики, а поодаль тревожно высится благоухающий можжевеловый куст. Я вглядываюсь в предрассветные шорохи и хочу услышать поступь ее шагов, черноокой греческой девочки по имени Суламифь. Скоро она придет.
Вступительные экзамены в Кубанский университет - «...умов талантливых обитель» ... - позади, как страшный, но, слава Богу, короткий сон. Рисунок - четыре, живопись - пять, композиция - пять. Теперь я студент факультета художественной графики, и не далее как завтра вновь сформированная группа отправляется на месяц в пригород Анапы на практику, собирать виноград. Мы почти не знакомы, но какая, в сущности, это мелочь! Дорога всегда предполагает некую прямолинейную пустоту, в чем мы, собственно, и преуспели: в автобусе пьем «со ствола» дешевое вино, слушаем с кассетника «Uriah Heep» и «Pink Floyd», сами жутко громко горланим какие-то песни. Мы невероятно быстро слепились в одну общность, однородную субстанцию, как ныне бы сказали - вписались в формат. Когда нас подвезли к месту назначения, мы уже были одинаковы, как пятки - пьяные, охрипшие и усталые. Самое синее море покорно плескалось у наших ног и мгновенно смыло с нас эту напускную браваду. Нашу группу разместили в каком-то общежитии и объяснили, что поселок, в основном, населен греками, а они, как известно, народ горячий и темпераментный, и что вечером выходить на улицу (особенно девушкам) не рекомендуется. И упаси Боже от ночных купаний и дискотек. При этом комендант приводил весьма печальные примеры: за связь с местной эллинкой в прошлом году был убит студент юридического факультета, ну, а сколько девушек лишилось чести, так это не поддается счету. Несколько перепуганные столь любезным греческим гостеприимством, мы расселись в душных комнатах. Стоит отметить, что в то время я был увлечен живописью до полной замкнутости, даже до какой-то крайности: практически всё время простаивал у мольберта, с друзьями и девушками почти не общался, ибо благодаря одному случаю понял, что одно в полной мере исключает другое.
Еще до поступления в университет я часто бродил по городу с этюдником и, высмотрев, на мой взгляд, удачный урбанистический или ландшафтный пейзаж, доставал краски, картон и писал довольно подробный этюд. Как-то жарким днем я зашел в магазин, чтобы выпить стакан соку и в отделе «Соки-воды» увидел продавщицу, как впоследствии оказалось, армянку. Красивые женщины редко меня оставляли равнодушным, но в данном случае это было нечто иное: ее приторная, манящая, вульгарная привлекательность повергла меня, надо полагать, в заметное смятение. Губы, глаза, бюст продавщицы говорили, нет, кричали: «возжелай меня и возьми прямо сейчас!» Складывалось впечатление, что гормональная природа любви - главный ингредиент ее бытия. Я застыл в минутном замешательстве и забыл - чего же я хотел. А хотел я только одного: владеть этой, слегка взбитой, смуглой женщиной. Чем они хороши - женщины - так это тем, что моментально чувствуют наши помыслы, и почти всегда (если настроение хорошее) принимают правила игры. Продавщица поправила свои густые восточные волосы и, медленно взмахнув длинными ресницами, хихикнула хоть и глупо, но томно и многозначительно. Я начал что-то тараторить про натурщицу, что пишу сейчас невероятно значительную картину, и - о, удача! - вдруг такая восхитительная модель. Буду невероятно благодарен, если вы - как зовут? - Карина? Чудесное имя ... - если Карина согласиться позировать мне.