— А что ты просил?
— Список ритуалов, Сим-Сим. Ты забыла?
Ой. Конечно, забыла. За всеми треволнениями и перипетиями расследования это совершенно вылетело из головы. И кстати, у Круглова неплохо бы листы забрать из книги улик, а то по головке не погладят.
— Я сделаю обязательно, — клятвенно заверила следователя Сима. — Давай завтра с утра. Книгу принесу, все объясню. Устроит?
— За еще одно свидание и слова не скажу против.
— Боюсь, еще одного свидания ты не переживешь, — ухмыльнулась Сима.
— И что теперь — из дома не выходить? Эх, Сим-Сим, живем один раз и так, чтобы дух захватывало! Летай высоко, желай невозможного и гори ярко! Мой девиз. Могу поделиться. Давай сегодня вечером куда-нибудь сходим, а?
— Груздева, я если еще хоть раз услышу подобные разговорчики на рабочем месте, дам в руки зубную щетку и отправлю драить туалеты. Обоих. Это понятно? Развели тут бордель!
Магиня и Егор разом обернулись. В дверях кабинета возвышался шеф — брови грозно сведены, губы поджаты, руки сложены на груди.
— Чего молчим? Язык проглотили?
— Нет, — хором ответили Сима и Егор. Последний добавил: — Уже ухожу. Было приятно повидаться, — и ретировался в одно мгновение, отважный рыцарь.
— Кофе мне, ведро. И черпак, — буркнул шеф и скрылся в кабинете.
Сима смотрела ему вслед, пытаясь понять, пошутил он или всерьез. С него станется. Пока она раздумывала, как бы незаметно украсть у уборщицы ведро, зазвонил телефон.
— Ты на работе? — спросил Яр.
— Где ж мне быть, — философски вздохнула Сима. — А что?
— Ты нам нужна. Срочно. И… горшок купи по дороге.
— По дороге куда? Какой горшок? Ты в цветоводы-любители записался?
— Домой к себе дуй. Немедленно. Да, ты не знаешь, чем можно покормить ребенка? Кашу, что была в холодильнике, он съел. Просит еще.
— У тебя есть ребенок? — обалдела Сима. — И ты молчал?
— Теперь есть. Но это, надеюсь, ненадолго.
— Теперь?
— Сима, хватит за мной повторять. Уходи с работы. Купи горшок и еды для ребенка. Сколько ему, говоришь? Два года? Ну вот что-нибудь для двухлетнего. Шоколадку какую-нибудь, печенья. Фу! Фу, я кому сказал! Вынь изо рта эту гадость! Вынь немедленно! Ааа… ладно, сама выйдет.
Сима ойкнула, зажала рот рукой, глаза у нее округлились. Она зашипела в трубку:
— Ты… нашел? Нашел? Правда, нашел? Живого?
— Голодного, — мрачно поправил Яр. — И если ты не появишься дома через полчаса, он сгрызет твой диван. А я оглохну. Все понятно?
— Вы у меня? Буду через полчаса.
Стоило Серафиме положить трубку, в приемную ворвался Голубев. Вид у него был возбужденный, сердитый.
— У себя? — спросил он без обычного пиетета и не дожидаясь кивка, скрылся за дверью кабинета. Никакой ругани не последовало, но Серафиму это не интересовало. Она взяла сумку и ушла. И плевать, что начало шестого. И плевать на кофе.
Как только обвешанная с ног до головы сумками и пакетами Серафима открыла дверь, к ней метнулся вихрь и практически сбил с ног.
— Мамааа! Мамася!
— Я не твоя мама, — принялась отбиваться магиня от слюнявых поцелуев куда попало. — Отстань.
— Ууууу, — завопил вихрь и залился слезами. — Мамааааа! Маманяяя! — и добавил неуверенно: — Алкась? Алкась?
Сима растерялась. Кого мальчик зовет? Алкаша? Пьяницу, что ли? Неловко погладив его по голове, она сказала:
— Не плачь. Я тебе еду принесла. И горшок. Хочешь посмотреть?
— Пись-пись, — провозгласил ребенок, мгновенно забыв своё горе. — Пись-пись. Гоньгоська! — С этим боевым кличем он потянул себя за колготки. И добавил: — Тетесииик! — И опять завыл. — Мамасяяяя! Мама!
Сима ничего не поняла, впрочем, не особо и пыталась. Она придирчиво рассматривала мальчика на предмет повреждений. Степан оказался крепеньким и невысоким, с розовыми пухлыми щеками и небесно-голубыми глазами. На месте он не стоял — приплясывал, перебирая ножками, как норовистая лошадь. Помимо колготок на нём была широкая майка.
— Ты писать хочешь? — осторожно спросила она, сгружая покупки в угол. — Сейчас, сейчас.
— По-моему, он хочет все и сразу. А я так не умею, — сообщил Яр, появляясь в прихожей. Вид у него был даже не усталый, а затюканный донельзя. Модный свитер измазан чем-то красным, рукава закатаны — один по локоть, другой — по плечо практически. Ремень брюк расстегнут, сами брюки изрисованы маркером. Волосы взъерошены и посыпаны чем-то белым. Мукой? Сахаром? Солью? Всем вместе? В общем, картина, достойная запечатления. Сима с трудом скрыла, что от смеха ее просто разрывает, и произнесла спокойно:
— Вот и научишься. Потренируешься.
— Нет уж, спасибо.
— Пись-пииись! — пароходной сиреной взвыл мальчик. Отдав должное его выдающимся вокальным данным, Сима достала из пакета горшок веселого сиреневого цвета и покрутила так и эдак.
— Пись-пииись! — восторженно заверещал мальчик, протягивая руки к горшку. — Гоньгоська! — И опять добавил непонятное: — Тетесик!
— Он с музыкой, — похвалилась Сима. — Тебе нравится?
Мальчик дернул горшок на себя, не удержал равновесие и шлепнулся на пол. Заорал. Вздрогнув, Яр мужественно поспешил на помощь — поднял ребёнка, отряхнул и сказал с несколько наигранной весёлостью:
— А смотри, какой у тебя горшок! Пойдем, обновим, что ли, а то мы этой злючке ковры уже все уделали.
— Мои ковры? — завопила Сима не хуже Степана. — Они же из дома! Да Славий меня убьет!
— Высохнут, — отрезал Яр. — Ты иди еду готовь, а то и без кровати останешься. Этому чудовищу особенно ножки приглянулись.
— Яр, — позвала Серафима, когда маг уже практически скрылся в комнате вслед за Степаном. — Спасибо.
— Не расплатишься, — буркнул он. — За один только свитер две недели постельного режима. А уж про брюки вообще молчу.
Сима счастливо улыбнулась и пошла на кухню. На душе стало легко. Мальчик нашелся, он жив и судя по воплям, абсолютно здоров. Вопросы подождут. Она их непременно задаст — когда всех накормит.
На кухне царил хаос. Нет, не так. На кухне царил Хаос. На полу валялись пакеты, посуда, крошки хлеба. Стол бы равномерно покрыт толстым слоем муки. Из крана текла вода, слив был заткнут, и в набравшемся озере жизнерадостно купались губки для мытья посуды. Сима молнией метнулась к раковине, перекрыла воду. При этом она наступила на что-то хрупкое, что издало жалобное «хрясь-дзынь» и сломалось. Краем глаза она заметила криво пристроенную на газовую плиту глубокую тарелку, в которой плавали, рассекая пшенные волны, чайные ложки и фасолины.
Решив не искушать судьбу, Серафима сотворила несложное заклинание. Через минуту на кухне был идеальный порядок.
— Колдуешь? — крикнул из комнаты Яр. — Сама-то никак? Хозяюшка наша…
— А ты откуда знаешь?
— Чувствую.
Сима позволила себе улыбнуться. Он чувствует. Ее магию он чувствует. Как славно, как обнадеживающе. Так и должно быть. Пусть без романтики напоказ, но внутри — что-то есть. Ведь он чувствует. На это и будем опираться. С этого и начнем. А из комнаты тем временем понеслись надсадные вопли Яра:
— Нет, не сюда! Не сюда, я говорю! Вынь палец! Вынь палец немедленно! Это не для того предназначено! Нет, в рот тоже нельзя! Нельзя, я говорю! Голову, голову осторожнее! Ааа… черт. Говорю же, осторожнее надо, здесь крышка от стола! Да чтоб тебя…
Приготовление ужина заняло от силы десять минут. Сима помогла себе простейшим заклинанием и в итоге на тарелках красовались макароны с сыром и курицей.
— Мама? — вопросительно глянул приведённый мальчик. — Маманя?.. Алкась?
— Скоро. Очень скоро ты маму увидишь, — несколько раздраженно сказал Яр, беря вилку. — Ешь давай.
— Что за алкаша он требует? — спросила Сима. — Откуда такие знакомства в столь нежном возрасте? Куда его мамаша смотрит?
Яр только плечами пожал.
— Не выяснил. Я тебе не переводчик с детского. Понимай, как хочешь.
Мальчик похлюпал носом, повазюкал вилкой по столу, бестолково потыкал ею в макароны.