Поздно ночью, оказавшись каким-то образом наедине с белокурой красавицей, Стоил невольно вспомнил слова скрывшегося в одной из комнат Христо. Молодая женщина осушила бокал с коньяком и откинулась на спинку дивана. Ее слова как огнем обожгли его: «Ну, чистоплюйчик мой, чего же ты ждешь? Решения собрания? — Она вызывающе засмеялась. — Или товарищ способен любить только свои идеи?» Без всякого стеснения она стянула с себя платье и швырнула его к ногам изумленного Стоила. «Лучше сейчас, — ехидно бросила она, — чем через двадцать лет волочиться за моей дочкой». Ее белье ворохом легло у его ног.
Стоил весь полыхал от гнева. Он шагнул по тряпкам, готовый влепить ей пощечину, однако женщина, как видно, догадалась о его намерениях — обхватила его обеими руками и в страстном порыве прильнула к нему. Дурманящий запах духов, ласковых волос окончательно лишил его воли, и он забыл обо всем на свете.
После этой истории Стоил долго не виделся с Христо. Та ночь оставила у него в душе ощущение чего-то липкого, грязного. Его первая интимная встреча с женщиной оказалась нечистой, ему было стыдно, но, как ни глупо, где-то в глубине души он чувствовал себя победителем — впрочем, тогда все было глупостью. Воспоминания о той ночи оживали в его снах, она открыла ему жизнь с новой стороны и еще больше укрепила его твердые взгляды.
Когда Стоил приехал с назначением в родной город, Христо уже заведовал отделом в окружном комитете партии. Он жил в просторной квартире, женился, растил сына, однако нрав у него остался прежний. Жена Христо, как это часто случается в жизни, была его полной противоположностью. Миловидная, тихая, из интеллигентной семьи, Диманка казалась его облагороженной и призрачной тенью.
Вскоре они подружились семьями, и Стоил начал частенько размышлять о том, какую важную роль играют случайности, как часто они вторгаются в нашу жизнь, разрушают наши надежды.
И если бы теперь, спустя годы, он попробовал разобраться, на чем основывалась его дружба с Христо, то оказался бы в затруднении. Что могло сблизить их, столь непохожих друг на друга? Их достоинства? Недостатки? Для Дженева это оставалось загадкой, и разгадывать ее он особенно не торопился.
Почти одновременно они заняли главные посты в городе; ежедневно встречались, проводили заседания, спорили, вместе принимали решения. Им уже трудно было обходиться друг без друга не только на службе, но и в часы досуга, во время вечерних прогулок, когда хочется дружеского общения. Эти совместные прогулки особенно сроднили их.
Шли пятидесятые годы, это было трудное время. Стоил хорошо запомнил тот вечер, когда Христо впервые произнес слова, казавшиеся в ту пору такими резкими и даже опасными: «Неладно что-то, Стойо, не только в Датском королевстве». В голосе друга Дженев уловил щемящую боль. Ему она была знакома. Постепенно они начали поверять друг другу кое-какие соображения. Больше по обыкновению говорил Христо. Он ссылался на различные случаи, факты, анализировал их, и в его суждениях свобода мысли нередко как-то удивительно сочеталась с догматизмом, что было характерно для того времени. А то начинал громить кого-нибудь из вышестоящих, обвиняя его в двуличии, трусости, карьеризме, которые, как сорняки, буйно произрастали на почве, богатой энтузиазмом, но бедной опытом. «Мало того, что он насаждает свои порядки, ему не терпится навязать другим и свой образ мыслей, — говорил Христо. — Если ты смотришь на вещи не как он, значит, для тебя нет места под солнцем».
Стоил умел слушать и не переставал восхищаться памятью Караджова. Он знал многих, о ком толковал Христо, встречался с ними изо дня в день, однако должен был признать, что в его представлении жили скорее идеализированные образы, чем реальные люди, со своим кругом интересов, своими достоинствами и недостатками, в некоторых так хорошо разбирался Христо. В поле зрения Христо был хаос людских страстей, а Стоила больше интересовала среда, но, как ни странно, выводы их совпадали. Позднее ему стало ясно, что эти совпадения были обманчивы…