— Надо бы того возчика расспросить, — сказал Ежи сам себе.
— Так… расспросил, но толку… — Анатоль махнул рукой. — Он и сказал, что ехал по дороге, но там, где поворот, вторая открылась, прямо к дому…
Открылась.
И закрылась, выходит. И… о чем это говорит? Кроме того, что древние маги и вправду были куда сильней нынешних. И умением отличались редкостным.
— А после, как выехал, то обернулся и не увидел ничего…
На дорогу выбрались без проблем, хотя и было у Ежи подозрение, что все не так-то просто. Но нет, стоило пожелать вернуться, и будто под ноги тропа легла, вывела к коням. Жеребец Анатоля всхрапнул возмущенно, а собственный Ежи заржал, жалуясь на что-то, то ли слепней, то ли одиночество.
А над головой конской парила, дрожала в воздухе золотая искра.
И стоило Ежи протянуть ладонь, как эта искра вспыхнула, бросилась к нему, прижалась к коже, оборачиваясь полупрозрачным листом.
— Случилось чего? — Анатоль пытался впихнуть горшок вместе с содержимым в седельную сумку.
— Случилось, — Ежи пробежался взглядом по строкам. — Ребенок пропал…
Глава 10
Где маги магичат, но результат получают весьма далекий от ожидаемого
Богам было угодно даровать человечеству энтузиазм, чтобы возместить отсутствие разума.
Поместье, принадлежавшее барону Козелковичу, располагалось в стороне от дороги, и, в отличие от того, древнего, прятаться не стало. Напротив, съезд обозначали пара врытых столбов, на одном из которых и резная табличка имелась, с именованием.
Поместье называлось «Белые березы», и Ежи сразу понял почему: стоило проехать чуть выше, и мрачноватый ельник сменился полупрозрачным легким березняком. В вечернем солнце стволы деревьев, казалось, испускали свет, и отблески его падали что на траву, что на листочки, и все-то гляделось серебряным, диковинным.
Включая дом.
Часть его была ставлена, верно, во времена далекие, оттого и сохранила что тяжелые валуны основания, что грубые толстые стены, что крохотные оконца в них. И белоснежный камень новейших построек лишь оттенял, подчеркивал мрачность этой малой, почти потерявшейся средь колонн и портиков, крепостицы.
Лес отступил, сменившись садом. Или парком?
Как бы там ни было, но тот пришел в некоторое запустение. Розовые кусты разрослись и задичали. Поднялись травы, затягивая проплешины тропинок, а дерева и вовсе вытянулись, потеряв всякие приличные формы.
Ежи ждали.
На ступеньках дома стояла женщина в муслиновом платье нежно-голубого оттенка. Платье, шитое по столичной, непривычной моде — в Канопене подобный наряд не поняли бы — казалось простым, даже бедным, но Ежи в столице набрался опыту, а потому знал, что за этакою правильною простотой немалые деньги стоят.
— Ах, наконец-то! — воскликнула баронесса Козелкович и, не способная справиться с чувствами, оставила своего спутника — плотного некрасивого мужчину в домашнем облачении. — До чего же долго!
Взлетели бледные руки, коснулись уложенных башенкою волос и опали бессильно.
— Доброго дня. Несказанно счастлив видеть вас, — Ежи спешился, бросив поводья лакею.
В хороших домах лакеи имели дурную привычку появляться, словно бы из ниоткуда, и исчезать вот так же. Нынешний дом явно был хорошим.
— Не время для этих политесов! — баронесса изволила топнуть ножкой и отмахнулась от капель, которые поднесли на подушечке.
И вновь же, Ежи не увидел, откудова взялась горничная. Зато отметил, что и она-то выглядела по-столичному, не чета местным дворовым девкам[3].
— Моя девочка пропала… моя бедная девочка! Я поверила, доверилась…
— Аннушка, — виновато прогудел мужчина. — Она просто отошла… сейчас найдем, и все-то будет в порядке.
— А если нет! — в голосе баронессы прорезались визгливые ноты.
— Будет, — мужчина сохранял поразительное спокойствие. — Места-то у нас тихие, тут и волки-то не водятся…
Волки и вправду, проявляя редкостное благоразумие, предпочитали держаться в стороне от Канопеня, зато в округе водилось много иного, для взрослых особой опасности не представляющего, но вот для ребенка…
— Могу я узнать, что произошло? — спросил Ежи мужчину.
…ему принесли платьице и кружевной капор. Легчайшее пальтецо из тонкого розового сукна. Ботиночки. Чулочки. Пяток кукол с серьезными фарфоровыми лицами и нарядами столь изысканными, что право слово, становилось неловко в их присутствии за собственный вид.
3
Имеется в виду дворня, своего рода особый класс крестьян, которых использовали в качестве домашней прислуги, т.е. никоим образом не оскорбление.