— Ваша главная мечта, Цэрэндорж? — спросил я молодого художника при встрече. Его глаза заблестели.
— Хочу показать историю... Как росло дерево дружбы. Как росла дружба монголов с советским народом.
— Где вы учились?
— В Советском Союзе. Мой дом — Строгановское училище...
— Что вы любите больше всего на свете?
— Горы. Мой материал — природная глина. Ее тоже дают мне горы. Как не любить наши горы?!
Но вернемся в домик учителя Цэрэндоржа — Шагдасурэна. Среди картин, сложенных из крыльев бабочек, листьев, из цветной бумаги, встречаются и портреты. Это портреты знаменитых людей Дзуун-Мода и Центрального аймака. Глаза на портретах совсем живые. Они грустят или думают, а другие направлены через плечо твое, — туда, где раскинулись родные горы. Но среди этих портретов я не нашел Д. Арьи, директора Жаргаланта — знаменитого госхоза в Центральном аймаке.
— Не огорчайтесь! — утешил меня служитель этого домика. — Не огорчайтесь! Жизнь быстрее художника. Будет у нас и Арья! Обязательно будет!
Но я уже не мог успокоиться — подступило воспоминание. Подошел к окну, стал разглядывать горы. Они лежали тихие, снежные, шли облака над вершинами. Значит, к вечеру — снова снег... Как Арья чувствует горы?.. Как их чувствует знаменитый человек страны, Герой Труда МНР, член ЦК МНРП, знаменитый директор?.. И в памяти — его голос:
— У нас сорок шесть тысяч гектаров пашни. По-вашему, много? — Он смеется, смотрит прямо в глаза и сам отвечает: — Пашня песчаная. Но мы решили использовать склоны, самые глухие, мертвые склоны. Мы подведем туда воду. И посадим сады. Пусть цветут наши горы, пусть смотрят дети!..
И лицо его оживает, наливается радостью, и глаза сверкают, счастливо сверкают. Кто он теперь — знаменитый директор или художник?
— Как вы будете поднимать воду? Ведь горы...
— А мы уже поднимаем. Семьдесят гектаров садов плодоносят. А лет через десять!.. — И он приглашает нас в свои горы лет через десять, а пока ставит на стол огромное блюдо яблок: — Попробуйте, угощайтесь...
Эти яблоки с тех глухих горных склонов, из тех заповедных садов Арьи...
— Обязательно будет портрет Арьи! — обещает мне снова служитель.
И я ему верю, как верю и в знаменитые сады Арьи, как верю и в то, что однажды я снова сюда приеду...
Но давайте взглянем на эти заповедные горы. В последний раз перед дальней дорогой по стране. Скоро они станут воспоминанием, будут приходить во сне, будут снова звать и тревожить. Но я не знаю все равно, что мне ближе, дороже: море или горы? Наверное, все-таки горы. Потому что я увидел их в стране, которая с высоты своих гор — своего труда видна теперь всему миру. И горы эти, как и страна, всегда будут рядом — на расстоянии рукопожатия друга. Наверное, об этом, конечно, чувстве написал еще в далекие тридцатые годы великий поэт Монголии: «С самоотверженным русским товарищем крепко мы спаяны в рукопожатье». Нет уже Нацагдоржа, но жива правда его стихов.
III За строкой Нацагдоржа
Человека к дороге часто побуждает мечта. Иногда побуждает книга. С этих слов я начал свою «монгольскую тетрадь», этими словами продолжу, потому что верю — хорошие книги повелевают нами, и сила их такая большая, что ее можно сравнить лишь с властью отца или матери. Например, сила Пушкина, Нацагдоржа... В сущности тот и другой — духовные родители для своего народа, и не будь их — этого могучего родительского благословения — что-то бы безвозвратно не расцвело и погасло, и не было бы той гармонии в вечной народной душе.
Говорят еще, что все великие поэты похожи. И похожи они в своих пророчествах и надеждах. И часто они не видят исполнения своих откровений. Но зато как хорошо, если надежды эти сбываются еще при жизни великих. Так и случилось с Нацагдоржем. Он увидел восход солнца своими глазами, увидел огромные дали, которые встали перед любимой страной. Но все-таки это было всего лишь утро, всего лишь первые лучи солнца, а светлый день пришел позже, когда уже не было на земле поэта. Зато в этот день вступили теперь дети и внуки его — самое дорогое богатство нашей братской страны.
К этому богатству мы прикоснулись уже в самом начале дороги. В госхозе Борнуур нас сфотографировали с детьми возле юрты. Это — высшая честь, самый большой поклон гостю. Я и теперь все это чувствую, вижу: как обнял семилетнюю девочку в национальной одежде-дэли и вдруг вздрогнул, почувствовал, как под моей ладонью быстро-быстро забилось сердце, а глаза девочки засмеялись счастливым и благодарным смехом и в них заблестели такие же чистые лучики — огромная ласка, волнение. Так и заснял нас фотограф. И пока он прицеливался своим аппаратом, пока искал лучшую точку, многое пронеслось в голове моей и о многом подумалось: и о каких-то особых отцовских обязанностях перед этой девочкой в дэли, и о моей дочери Кате, живущей в тот миг далеко, за тысячи километров, и еще о многом — таком же милом, счастливом. И потом вся поездка проходила под этот радостно-возбужденный стук сердца, ведь мы приехали к братьям. Да, прекрасна страна, в которой так счастливы дети. И старики, и дети. Я не могу без этого добавления, потому что вспомнил о старой Дуламсурэн. Да и вряд ли когда-нибудь забудется эта женщина, эта встреча. Она случилась тоже в начале дороги, в том же госхозе Борнуур. Я и сейчас волнуюсь, а тогда еле сдерживал нетерпение, так хотелось быстрее вступить в беседу, задать Дуламсурэн десятки вопросов, вытащить все записные книжки, блокноты, занести туда каждое ее слово, но гостю в монгольской юрте не принято суетиться — он должен помолчать, оглядеться, а потом уж послушать хозяина. Так и началась наша встреча — посидели, помолчали, привыкли друг к другу...