Нет, не пришлось поучиться Дуламсурэн. Зато учатся внуки!
Да, времена Великих Начал — школьные годы! Стране нужны образованные чабаны и мелиораторы, медицинские сестры, знающие мастера-полеводы. Поэтому в школах, где мы бывали, всегда отличные мастерские. Особенно интересны кабинеты сельского хозяйства. Такой кабинет хорош и в средней школе Дзуун-Мода, и в госхозах Борнуур и Батсумбэр. В нем есть все: от образцов почв Монголии до самых древних орудий труда. Школьник должен почувствовать, как жил в далеком прошлом простой труженик — арат, какие он вынес невзгоды и испытания. Вынес и сохранил достоинство человека. А это ведь так непросто: выстоять в темных тисках нужды и сохранить достоинство. И уж совсем непросто овладеть современными сельскохозяйственными машинами. Ведь именно такую задачу ставит учебный кабинет.
Над входной дверью непременно висит табличка, на ней надпись ответственного лица из министерства. Табличка означает, что кабинет отвечает техническим нормам.
Да, права была старая Дуламсурэн, когда тосковала о книге, о школе. Теперь только в Центральном аймаке работают более 600 учителей, а в 30 аймачных общеобразовательных школах учатся 13 тысяч детей.
Но что цифры! Важнее судьбы... Сейчас в аймаке существует правило, по которому каждый руководитель высшего и среднего звена должен иметь диплом о высшем образовании. И это правило проводится в жизнь.
Никогда не забудется, как знакомились с сельскохозяйственным объединением «Авдархангай». Все бригадиры здесь, работающие в отарах, с высшим образованием! Уместно напомнить, что бригадиры — это всего лишь руководители среднего звена, наверное, им хватило бы для работы средней школы или техникума, но разве есть пределы для человека! Например, для такого, как Лханаажав — председателя этого объединения. Он имеет два диплома — два высших образования. Два высших — и все равно не успокоился. Сейчас он пишет кандидатскую диссертацию, которую назвал «Организация труда в чабанских бригадах». Его консультируют ученые из Академии наук. «У нас каждый учится, не забудь...»
Не волнуйся, Дуламсурэн, такое разве забудешь? Вот беседует с нами Г. Хаянхярваа, секретарь парткома госхоза Батсумбэр:
— Чистая прибыль в нашем госхозе четыре миллиона сорок четыре тысячи тугриков. Мы боремся за звание госхоза социалистического труда. У нас каждый рабочий учится в школе, в техникуме, в кружках...
Разве это забудешь! Разве забудешь, какой высокий, какой образованный человек директор госхоза Жаргалант Д. Арья. О нем я уже рассказывал в этих заметках, но хочется к нему возвращаться снова и снова — так притягивает, волнует его судьба... Своей деловитостью, знаниями, своим душевным спокойствием он мне напомнил нашего Григория Михайловича Ефремова — бывшего директора совхоза «Красная звезда». И в первую минуту, увидев Арью, я сразу вспомнил о своем земляке — как они схожи! И лицом, и голосом, и жестами! И делами! Арья стремится построить в своем госхозе настоящие дороги, новые жилые дома и поселки. И еще он мечтает, чтобы его горы, родные горы, покрылись садами. Вспомните — «заповедные сады Арьи!» Таков и Ефремов. Он задумывал асфальтировать все совхозные дороги и подъездные пути, задумывал перегородить речку Барневку плотиной и создать водохранилище с песчаным пляжем, дома отдыха для совхозных рабочих, задумывал построить Дом учителя и детские площадки.
— Молодым я мечтал пожить возле берез, возле тихой воды. Чтобы пели птицы и цвели яблони, — рассказывал мне Ефремов. И глаза его сияли, переливались, как будто ему все еще двадцать лет.
И что же?
Цветут теперь яблони! Весной вся центральная усадьба залита белым светом. Благоухают, шумят сады. Люди зовут их теперь ефремовскими. В память о своем директоре, которого уже нет на земле.
И сейчас возле совхозных берез стоит ему памятник. Да ведь и сады — тоже памятник. Его мечте, его светлой душе. Смешно теперь вспоминать, как Григорий Михайлович заставлял когда-то насильно сажать деревья, как вызывал в свой кабинет: «Что же вы, люди, ведь когда они зацветут... что же вы? Они так цветут!..»
Так же доказывал, агитировал за сады Д. Арья. Мы не видели, как цветут его яблони, как уходят ввысь, к самым вершинам, его заповедные сады, потому что октябрь для Монголии — зимний месяц. Он хоть и зимний, но все равно какой-то странный, непостоянный здесь месяц октябрь. То выглянет солнце, очистится небо и сделается вдруг таким нежным, таким голубым, и в своей голубизне станет еще более нежным, слепящим, что смотришь на него и не веришь — нет, это не небо, не солнце, это рисунок моей дочки Катюши. А если доживет до ночи такое небо, если не обхватит его снежная мгла, то вам посчастливится увидеть монгольские звезды. В самом деле, поднимешь к небу глаза, и снова не верится, снова вздрогнешь весь в радостном возбуждении — звезды, как гроздья небесного винограда, стремятся к тебе и готовы вот-вот сорваться, и ты чувствуешь, слышишь, как они наполнены и тяжелы, и еще ты знаешь, что они никогда не сорвутся, но все равно страшно, тревожно... А то бывает другое. Стоит день, светит солнце — и вдруг все проваливается, исчезает, и нет уже дня, и нет солнца, а есть только злая метель. Откуда она, зачем, как же ты проморгал? Но пока снуют в тебе эти вопросы, пока раскачивается удивление — снег уже занес и колею и машину, и теперь уже все равно куда ехать — везде мгла, везде снег. С чем сравнить эту осень, такое непостоянство? Может, с полетом бабочки — этого яркого, быстрого, безотчетного существа. Она мечется, порхает с цветка на цветок, и никогда не поймешь, не узнаешь, куда устремит она свой полет.