— Вези на Юго-Запад.
Скомандовала она, залезая на заднее сиденье, где Димочка уже уложил деда. Достала телефон и набрала номер, который долгие годы был Виноградовским, а с недавних трансформировался в Кузнецовский.
— Добрый вечер, Алена. Муж дома?
— На дежурстве. Что с твоим голосом?
— Не обращай внимания. Я нализалась в зюзю.
— Родионова? Ты?!! Пьяна???
* * *Легендарный Дон Корлеоне прав тысячу раз. Главное в этой жизни: Ты, твои мозги и близкие люди. «Окружи себя стеною дружбы». Кто вытаскивает за шиворот из очередной передряги? Друзья. (Если, конечно, тебе повезло с ними, а им с тобой.) К кому стремишься с радостной новостью? Чьи телефоны невозможно забыть? Какие даты важнее всех календарных праздников? (Правильный ответ — дни рождения тех, кого любишь.) Чье одобрение радует и наполняет гордостью? Для кого, не дрогнув, легко извлечь из кошелька последнюю крупную бумажку? Чей неурочный визит — в крайнем случае, нервирует, но никак не бесит. К кому тянет прислониться в момент отчаяния, сомнений? Кто может быть прощен, хоть тысячу раз, за мелкие и крупные прегрешения? (И никаких индульгенций не требуется.) Чья физиономия вызывает улыбку? (Ага, вот и ты!) Кому мы открываем дверь без опасений, в любое время? (Хоть три войны за окном.) Кого мы ждем? Кому мы верим?
* * *— Родионова, ты в своем амплуа!
Муж любимой подруги коротко кивнул Димочке.
— Испортишь любое дежурство. Хоть на работу не ходи!
— Не преувеличивай, дорогой.
— С тобой не заскучаешь.
Подошел к кушетке, глянул, пощупал пульс.
— Что за дед?
— Басмач. Не знаю, откуда взялся. Нашла у себя под дверью.
— Тот самый Сашкин дед? Ты кошмарное существо, Родионова. Валюша, оформляйте старика. У него голодный обморок. Ясно?
— И?
— Иди, вари и процеживай бульон. Неси к утру. И одежду. Это все надо сжечь. Вши. Чесотка. Купи мазь, я тебе сейчас название запишу. Держи. Валюша, ну ты где?
Арина пошатнулась и сказала с запинкой.
— Давай я помогу его раздеть, вымыть. Медсестрам будет неприятно.
— Топай домой, святая. Без тебя управимся. И бульон не забудь.
Больше он на них внимания не обращал. Теперь уже почти абсолютно трезвая Арина и хмурый Димочка вышли на улицу. Ночное небо напоминало купол обсерватории. Нереально яркие звезды и ровненький круг луны.
— Как в фильме о вампирах, или оборотнях.
— Полнолуние? А я и не заметил.
— Холодно.
Поежилась Арина.
— У-У-У.
— …
— Голодный вой.
— Не надо. И так страшно. Я в полнолуние обычно уснуть не могу. До утра читаю на кухне.
— Почему?
— Только закрою глаза, сразу кошмар какой-нибудь чудовищный. Правда.
— Хочешь составлю компанию? Потусуюсь рядом…
— О, нет, только не это! Надеюсь, шутишь?
— Если мужчина пристает, его обзывают нахалом. Если не пристает — импотентом.
— Сам дурак, и шутки дурацкие.
— Правда?
Они препирались, а в окно подсматривала медсестра. Жевала бутерброд, сосредоточенно работая челюстями. И думала: напьется муж или нет? И если напьется, то до какой стадии. Ляжет спать, или на подвиги его потянет. Везет же некоторым. Ни фигуры, ни рожи. А парня с дорогой машиной подцепила. И что он нашел в этой дохлятине?
* * *Под утро ей приснился кошмар. Огромная безглазая морда полу мурены, полу крокодила пыталась ее проглотить. Острые тонкие иглы зубов впились, промахнувшись, в простыню, на мгновение застряли в диване. Арина спрыгнула с постели, метнула в чудовище подушку, бросилась опрометью прочь. Зубы раскрошили дверь, которую девушка успела запереть. Босиком, не одеваясь, Арина вылетела в подъезд. Неуклюжее, но целеустремленное страшилище поспешило следом. Его серое, пятнистое тело топало сотней кривых чешуйчатых лап. Опущенная слепая морда вынюхивала следы. Арина выбежала во двор — совершенно пустой и молчаливый, дальше на улицу. Снег таял под ногами. На пустом перекрестке мигали светофоры. Ни души кругом. Раннее утро. Отвратительная многоножка не останавливалась. Арина кричала, и никто ее не слышал, тварь приближалась с решительностью смертельно голодного людоеда. Арина споткнулась, упала и кошмарное создание настигло жертву. Она вытянула руки перед собой и увидела окровавленные обрубки, вместо кистей. Монстр распахнул пасть…
Арина проснулась от собственного отчаянного вопля. Села рывком, с сердцем бьющимся где-то чуть не в горле, оглянулась — привычная обстановка комнаты казалась частью страшного сна. Предметы ожили и норовят напасть, просто замерли на местах, на мгновение, чтобы не спугнуть добычу. Арина вытерла мокрый лоб, и смутно поняла, что он горячий.
— Температура?
Она не кашляла накануне, не чувствовала себя больной. Не шмыгала носом. И, вдруг, жар?
— Я схожу с ума.
Но градусник подтвердил наличие высокой температуры. А головная боль, ломота, тошнота и заложенное горло не замедлили присоединиться. Целую неделю пришлось провести в постели. Один раз ее навестил Димочка, присланный Виктором Ивановичем, привез продукты, съездил в аптеку за лекарством, рассказал коротко пару свежих сплетен о фирме. И был таков. Виноградова звонила через день, расспрашивала, передавала советы мужа, хвалилась поведением Кузнецова младшего. Судя по всему, такой сметливый и добродушный младенец появился на белом свете первый раз. Чуть живая Родионова вникала в подробности с трудом. Ее постоянно клонило не в сон, даже, дурную дрему. Сил едва хватало доползти по стеночке до туалета, да согреть чайник кипятку. Теплое питье было главным пунктом советов супруга лучшей подруги. Арина, как послушная девочка, старательно лечилась. И думала, думала, думала…
Старая рана почти перестала саднить. Обещал же ей царь Соломон (правда устами Василия) что все пройдет. Все. И ЭТО тоже. Вот и наступило долгожданное чувство освобождения. Или почти наступило, если уж быть совсем честной. А какой прок врать себе? Мысли о Федоре посветлели, порой Арине удавалось порыться в воспоминаниях, не заливаясь слезами. Короткое пересечение их судеб. Вспышка. Трагедия. Занавес. Что ж, можно считать ей повезло. Она встретила героя и понравилась ему, а то, что по воле коварного автора сценария, история окрасилась в цвета крови и смерти: всего лишь детали. Любовь была в ее жизни. Пусть мгновенно отобранная, пусть глупая — была. Никогда, зачитываясь книгами — бедная трущобная дурнушка не верила всерьез, что услышит что-то подобное. Мечтала, конечно, о прекрасном принце. До восемнадцати лет, до того самого, отравившего ее душу дня. Берегла честь смолоду. Тешилась иллюзиями. Идиотка. Потом вкалывала бессмысленно, вкалывала, везла свой воз без особых жалоб и нытья. И вдруг все же получила подарок. Чувство. И мужчину, при одном воспоминании о котором, пересыхали губы, и начинало колотиться сердце. Бардак. Полный бардак. В мозгах. От простуды что ли? К чему самокопание? Лишняя боль и никакой пользы. Классики навешали лапши на неокрепшие ушки? И родные Куприн, Чехов, Бунин… И забугорные… Арина, как многие интеллигентные россиянки, перечитала и романтичную Саган, и гораздо более реалистичного Моэма. И находила особенную прелесть в обоих. При чем тут великие французы? Жизнь совсем не роман. От подобной сентенции и стошнить может. Жизнь совсем не поэма. И любовь в ней должна занимать скромное место в углу, на коврике. Баста. Надо жить. Клуб строить. Барахтаться в горшке молока, как порядочная лягуха. А не тонуть. Поболела и хватит. Господи. Совершенно забыла про Басмача. Ну, напрочь. Только маразмов и склероза не хватает, на нервной почве. Кретинка. Встала и пошла звонить Васе. Выяснять, жив ли дед. И если жив, то что нужно. Василий ее крепко и зло выругал. Нечего мол из себя святую строить. Еще она полудохлая с банками и пакетами не моталась по сквознякам.
— Кормим мы твоего деда. Не дрейфь. Поправишься, будем вместе думать, куда его девать. Отличный дед. Героический.