— Мы еще посмотрим мир, малышка. Я покажу тебе свой самый любимый город.
— Какой?
— Секрет.
* * *На стыке вечера и ночи Арина познакомилась с первым в жизни аэропортом. По сравнению с вокзалами на которых ей доводилось бывать, в Шереметьево было чисто и пусто. Огромные цены на прессу и книги, обилие примитивных русских сувениров, вежливые продавщицы — все казалось непривычным. Рейсы объявляли на нескольких языках. Старушка-уборщица не старалась попасть тряпкой по ногам. Кусочек цивилизации, да и только.
— Я ни разу не летала.
Федор удивился.
— Правда?
— Да.
— Шереметьево — неплохое начало, так?
Арина прислонилась к каменному плечу. Спросила.
— Зачем ты все это делаешь?
Он захлопнул журнал, положил на сиденье рядом с собой и ответил негромко.
— Ни за чем, а почему.
— Почему?
— Потому, что хочу видеть тебя живой и здоровой. Ферштейн? И, может быть, не просто видеть, а видеть рядом с собой. Я еще не решил.
Арину ошеломило его самомнение. Она растеряно поморщилась и промолчала. Но Федор, разумеется, заметил ее гримасы и добавил.
— За тобой тоже есть право отвода моей кандидатуры, в случае чего.
Вскоре объявили их рейс. Сопровождающий подхватил чемоданы, а Федор девушку. Арине казалось, что все на них смотрят. Хорошо еще пальцами не показывают. Багаж отправился в путь. Помощник откланялся и ушел. Федор с небольшой сумкой на плече и Ариной в руках прошел паспортный контроль. Обещанного легкого складного кресла на колесах им так и не предоставили. Несмотря на все обещания и полную готовность Федора оплатить вышеупомянутое средство передвижения. Фак!
— Теперь мы в нейтральной зоне. Хочешь кофе?
— Нет.
— А бутерброд?
Арина взяла его ладонь и прижала к пылающему лбу.
— Мне страшно.
В его ответном взгляде пряталась улыбка.
— Трусишь, малышка?
— Да.
— Не стоит. Хуже, чем было, уже не будет. Верь мне.
Она попыталась бодро кивнуть, но вышло не слишком правдиво. И что с того? Федор углубился в чтение. Левой рукой, впрочем, он полу обнимал растерянную девушку. Арине казалось, что он тяготится выбранной ролью. Она чувствовала подступающую к горлу панику и близкие слезы. Через несколько минут скучающий рыцарь поднялся.
— Пожалуй, таки выпью кофейку. Не передумала?
— Нет.
— Я скоро вернусь.
Арина проводила взглядом неторопливо скользящую широкоплечую фигуру. Подтолкнула пальцем брошенный на опустевшем сидении журнал. Вздохнула.
— В первый раз за границу?
Ласково поинтересовался пожилой сосед в сером костюме.
— Заметно?
— Вы нервничаете.
Его русский язык был правильным, но чуткое ухо девушки уловило некую чужеродность интонации.
— Вы немец?
— Браво, фройлен. Вы раскрыли шпиона. Как догадались?
Он протянул ей руку.
— Микаэль.
— Арина.
— Признавайтесь, что меня выдало?
Хитрые глаза насмешливо блестели за стеклами. Тонкие губы подрагивали. Пальцы отбивали барабанную дробь на спинке жесткого кресла.
— Легкий акцент, может быть.
— Вы сами не уверены?
Арина согласилась.
— Да. Видите ли, Микаэль, я, действительно, крайне нервничаю.
Он уточнил весело.
— А почему именно немец?
— Так ведь в Германию летим.
— Вы поклонница дедуктивного метода?
— Увы. С ним знакома лишь по книгам господина Конан Дойля.
— Шерлоку Холмсу я предпочитаю Эркюля Пуаро.
Арину заинтересовал разговор. Она устроилась поудобнее и ответила начитанному немцу.
— Мне из всех знаменитых литературных сыщиков больше других нравился комиссар Мегре. Но лишь до поры до времени. Примерно месяц, как я стала преданной поклонницей господина Эраста Фандорина.
— А кто автор?
— Борис Акунин.
— Русский?
— В некотором роде.
— Как это?
— Акунин его псевдоним. На самом деле у писателя грузинская фамилия, извините, забыла. Но, судя по тому, как замечательно он пишет, думает автор по-русски.
Немец возразил.
— Грузин и есть грузин. Даже если станет писать по-японски.
Спор свернул на новые рельсы и продолжался до объявления посадки. Федор давно уже вернулся и внимательно слушал высокоумное препирательство. Было видно, что немец поражен эрудицией соперницы, каждый удачный выпад он отмечал похвалой. А в самом конце импровизированного диспута заявил.
— У вас прекрасная память, фройлен Арина. И вы умеете анализировать. Мы замечательно провели время. Вот моя визитка, звоните. Буду рад составить вам и вашему спутнику компанию, ежели вы соберетесь посмотреть на исторические места. Или в оперу, например.
Арина не глядя, протянула прямоугольник картона Федору. И поблагодарила собеседника.
— И вам спасибо, господин Микаэль.
Мужчины кивнули друг другу. Немец подхватил небольшой серый чемоданчик и направился к выходу на посадку. Федор, рассматривающий визитку, присвистнул.
— Ничего себе!
— Что такое?
— Взгляни, кого ты очаровала, Лорелея.
— Я не умею читать по-немецки.
— Он барон и профессор медицины.
— Не может быть.
Неожиданно Федор чмокнул Арину в макушку.
— Всегда подозревал, что у меня исключительный вкус.
* * *Это не было сказкой. Две операции и болезненные разработки. От некоторых лекарств Арину бесконечно тошнило. Нога чесалась. Но жесткие будни были раскрашены улыбками врачей и медсестер, ирреальной чистотой клиники, и самое главное, цветами. Гер Микаэль присылал их корзинами. А два раза в неделю появлялся сам. С клубникой, альбомами художников и тонкой, все понимающей улыбкой. Однажды, соскучившаяся по родному языку девушка не удержалась и позвонила знатоку русской литературы. Она намеревалась долго объясняться, кто такая, заготовила короткий спич, а он и не пригодился.
— Фройлен Арина? Очень-очень рад. Нет, забыть вас совершенно невозможно.
Арина смутилась и обрадовалась, что внимательный профессор не видит ее порозовевших от удовольствия щек. Тем же вечером господин барон заехал в первый раз. С небольшой коробкой конфет и букетом фиалок.
— Как романтично.
Восхитилась Арина.
— Разумеется.
Ответил профессор.
— А как могло быть иначе? Больных полагается баловать, не так ли?
Однажды Арина услышала от него.
— Мне не доводилось общаться с русскими барышнями, которые знают наизусть своих классиков в таком количестве!
— Вы мне льстите, Микаэль.
— У вас ум старой профессорши и личико ее внучки. Поразительно! Просто фантастика!!!
Арина краснела. А немец спрашивал заинтриговано.
— Ведь вы излагаете свои собственные мысли. Я заметил. Как столько разных идей помещается в вашей очаровательной головке?
— Не так уж много в ней хранится, например, я не знаю ни одного иностранного языка.
— Совсем?
— Английский, очень плохо. Хелп ми. И все в таком духе.
— А другие изъяны?
— Не играю на музыкальных инструментах. Не пою.
Они сидели в парке на скамье. Вернее, на скамье располагался профессор. Арину пока возили в кресле.
— Если бы я был моложе лет на тридцать, непременно влюбился бы до сумасшествия. Вы мужественная и умная девочка.
Арина вздернула подбородок и рассмеялась. Золотые колокольчике в ее голосе рассыпали огненные искры. Обожание старого профессора наполняло ее странным озорством и уверенностью в себе. Она не отдавала отчета в том, что замечательно похорошела. Просто радовалась жизни, лукавым и умным беседам с Микаэлем. Старательно лечилась и ждала. Каждый день ждала Федора. Он оставил ее в клинике, познакомился с врачами, расплатился и исчез через неделю.
— Прости, малышка, дела.
Перезванивал раз в три дня. Коротко расспрашивал и отключался. Но как чувствовать себя заброшенной, если твоя палата напоминает ботанический сад? Если умнейший человек радуется беседам с тобой, а персонал благоговеет перед ним. Врачи раскланивались с Микаэлем, как простые священники с самим папой римским.