На перекурах Беспородный охотно делился байками и историями из своей весьма разносторонней биографии. Андрей узнал немало примечательного. В конце сороковых, двадцатилетним парнем, Беспородный год провел за решеткой (в подробности он не вдавался, но Андрей догадался, что попал под репрессии вместе с родителями), однако после сумел поступить в военное училище и по его окончании был отправлен служить не куда-нибудь, а в Австрию. Там его взяли под колпак соответствующие органы, уличив в оригинальной провинности. Рассказчик со сдавленным смехом процитировал давнюю обвинительную формулировку: «Проявлял нездоровый интерес к буржуазному образу жизни, что выразилось в неоднократном посещении Венской оперы». Похоже, суровых последствий такое пятно в биографии все-таки не возымело и, судя по дальнейшим вехам послужного списка, карьере сильно не повредило. И в партию он благополучно вступил, и военным журналистом отпахал не одно десятилетие, и квартирный вопрос решил вполне благополучно, попав после дембеля на постоянное место жительства в южный, высоко котирующийся среди отставников краевой центр…
Так что у Андрея появился на работе если не близкий приятель, то добрый товарищ. Стало малость повеселее.
6
К середине февраля страсти недавних недель поулеглись, и в Провинциздате воцарилась привычная рутинная атмосфера. Все погрузились в повседневные праведные труды. Стимулировало, вероятно, сотрудников и приближающееся кульминационное событие года – тринадцатая зарплата.
Выдалось однажды утро, когда Андрей по случайному стечению обстоятельств прибыл в редакцию первым. Ему и принесла Маруся свежую почту. Распечатывал и просматривал ее директор, а потом корреспонденция распределялась по соответствующим подразделениям.
Сверху не слишком объемистой стопки лежал плотный конверт с новой книжкой. Сопроводиловка из типографии извещала:
«Высылаем авторский экземпляр книги О. Бальзака «Шагреневая шкура».
Шкура, значит… Мда-а! И как же переправить автору его собственность?..
Следующее письмо в стопке, с грифом Главка, моментально сбило его с веселой волны:
Уважаемый товарищ Амарин!
Мы вторично отрецензировали рукопись А. Казорезова «Плешивый овраг». Ознакомиться с рукописью мы попросили члена Союза писателей тов. Чехова А. П. Рецензент предложил снять повесть «Судьба водовоза», а в остальном рукопись, судя по рецензии, готова к редактированию.
Начальник Главка – И.Г. Горбатый.
10 февраля 1986 г.
Вот так Чехов А. П.! Неуж еще и Антон Палыч?.. Ну, нет! Настоящий Антон Павлович мог оценить помянутую рукопись лишь как материал для пародии либо фельетона. Значит, и в Главке нашлась мохнатая рука то ли у самого Анемподиста, то ли у его провинциздатских покровителей. К кому же обращаться теперь?..
Часа через полтора, встретившись на перекуре с Беспородным, Андрей узнал, что именно ему директор, в присутствии Лошаковой, поручил редактировать рукопись Казорезова. Испытывая симпатию к человеку, которого считал незаурядным, Андрей рассказал ему всю предысторию. Не то чтобы он надеялся найти в нем продолжателя, так сказать, своей линии, но предполагал, что поможет новому редактору определиться: с каким барахлом придется тому иметь дело.
У Беспородного была привычка в разговоре постоянно слегка подхихикивать, будто все, о чем он говорил, не стоило воспринимать чересчур серьезно. По ходу рассказа Андрея он не только похихикивал, но и поахивал, однако ж в итоге заметил, что не находит рукопись такой уж скверной – «не хуже, чем у других» – и в том, чтобы издать книжку в урезанном до двенадцати печатных листов объеме, какой она приобрела после повторного рецензирования в Главке, «большого греха не видит».
Ладно, пусть хоть так, смирился Андрей. В самом деле – не может же новый в Провинциздате человек с первой порученной ему работой поступить так, как это вышло у него самого. К тому же ему наверняка объяснили, почему это сотруднику производственной редакции поручают делать не-профильную книгу.
7
Двадцать седьмой партийный съезд открылся в заранее назначенный день, но мечтавший дождаться этого знаменательного события главный редактор «Подона» Суицидов недотянул до него всего лишь сутки.
– Оч-чень приличный человек был, – удостоила его сочной эпитафии Трифотина, реакция же других коллег осталась Андрею неизвестной.
А когда высочайший форум завершился, забурлили, как водится, ми-тинги и собрания счастливых граждан, спешащих одобрить, встать на трудовую вахту и принять. С последним, впрочем, назревала все большая напряженка.