– Зачем мы вообще его слушаем! – завизжала Лошакова. – Он никого не уважает, он над всеми издевается, стоит тут перед нами в куртке, мня сигарету!.. – взбесившаяся бормашина досверлила последнюю живую ткань зуба и заглохла, увязнув в челюсти…
Беспородный деликатно, но твердо произнес:
– Ну как зачем, Камила Павловна? На профсоюзном собрании каждый имеет право выступить, высказать свое мнение.
Лошакова шумно выдохнула и спущенным воздушным шариком распласталась на стуле, Андрей же решил подлить масла в огонь:
– Ответ на мой вопрос и так ясен. Теперь несколько слов по существу сегодняшней повестки. Все только и повторяют: «Ускорение!», «Перестрой-ка!» – а человек с улицы зайдет к нам – и что он увидит? Стенд в коридоре под названием «Книги Провинциздата в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году»! А сейчас какой? Восемьдесят шестой! Так что у нас ускорение в обратную сторону получается. И не только цифирку давно пора заменить на нашем стенде, это-то дело нехитрое! – а изменить в корне всю политику издательства. Тогда, может, что-то и перестроится!
На этом прения увяли. Торопливо приняли заранее заготовленное, из общих фраз составленное решение, и собрание закрылось.
Беспородному оказалось по пути с Андреем до автобусной остановки. На ходу они обменивались впечатлениями о прошедшем собрании.
– Что ты так взъелся на Камилу Павловну? – как всегда подхихикнув, спросил новый председатель профкома. – Она же все-таки женщина, пожалел бы ее…
– Женщина?.. – полувопросительно повторил Андрей. – Ну да, конечно… – Он запнулся: довод собеседника показался ему не вполне корректным, но все же немного смутил. – Да знаете, Анатолий Васильевич, я ее, честно говоря, и не воспринимаю как женщину. То есть, в дверь, само собой, пропускаю впереди себя, и разговариваю стоя, если она стоит… А потом что ж – если женщина сознательно совершает подлости, так с этим смиряться надо, что ли?.. Вообще, – на ходу оформил он неясную прежде мысль, – все они для меня существа среднего пола: что Лошакова, что Трифотина, что Викентьева… Понимаю, у вас может быть другой взгляд на эти вещи, но вы еще, наверно, просто мало сталкивались с нашими милыми дамами.
– И все же я на твоем месте был бы к ним поснисходительней, Андрей.
– Да и я бы по доброй воле с ними не связывался – сами вынуждают...
Так они и остались каждый при своем мнении.
9
Кисельным мартовским утром, когда уличный туман, казалось, обволакивал и все предметы в помещении, а Андрей клевал носом над нудной кор-ректурой, в редакцию заглянул Цибуля.
– Андрей Леонидович, зайдите ко мне на минутку, – пригласил он с загадочной полуулыбкой.
У себя в кабинете Цибуля усадил его за стол и спросил:
– Так вас можно поздравить?
– С чем?..
– А вы разве не знаете? Вот, посмотрите. – Он протянул Андрею до-вольно пухлую зеленую брошюру.
Это был годовой план столичного издательства. Ага, значит, и до Провинцеграда дошло!
Андрей пролистал книжицу и нашел страницу со своей фамилией. Теперь и он не смог сдержать торжествующую улыбку. Вот он, триумф! Его враги посрамлены: лучшее издательство страны возвещает миру о книге Андрея, да не какой-то плюгавенькой пятилистовой малютке, пределе мечтаний местных дебютантов, а о полновесном сборнике в пятнадцать печатных листов, еще и с двойным тиражом.
– Знать-то я знаю, – снисходительно ответил он Цибуле, – договор у меня давно на руках, и аванс получен. Но плана еще не видел. Так что спасибо за добрую весть.
Цибуля осторожно запер дверь на ключ и открыл сейф.
– Ну, давайте пропустим по чарке за ваш успех.
Такого еще не бывало! По слухам, Василий Иванович принимал допинг тайком и исключительно в одиночестве. Выходит, он втихомолку симпатизирует Андрею?.. Нет, не стоит рассиропливаться. До сих пор никакой реальной поддержки от главного Андрей не получал.
Они выпили по стопке «Русской». В глазах Цибули сразу появился живой блеск. Он налил по второй. Когда опрокинули и эти, заговорщически улыбнулся и доверительно сообщил:
– Тут мне недавно Индюков звонил… Как раз перед собранием. Аж заикался от испуга. «Василий Иванович! Кто это там у вас в художественной редакции сидит?» – «А что случилось, Аполлон Михайлович?» – «Я звоню Камиле Павловне, говорю: «Это писатель Индюков». А мне грубый голос отвечает: «Какой вы писатель!». – Тут Цибуля улыбнулся чуть ли не одобрительно и налил по третьей. Закуска меж тем не просматривалась. Глаза главного редактора замаслились. Он склонился над столом и продолжил рассказ: – Я ему говорю: «Это вы, наверно, номером ошиблись, Аполлон Михайлович». Да… Сильно вы его напугали, Андрей Леонидович. – Последнее было произнесено как бы с некоторой завистью.