Его массивная голова, глубоко всаженная в еще более монументальную глыбу плеч, составляла с ними единый монолит, контур которого образовывал равностороннюю трапецию, а та, в свою очередь, – ежели продолжить сравнение на футбольной основе – смотрелась раскоряченными воротами; а если вернуться к более адекватной ситуации канцелярской атрибутике – была здорово похожа на черное пресс-папье с литым набалдашником.
И наконец, в левом углу у ближней стены, «на нашей половине поля», примерно там, где боковая линия впадает в сектор углового флажка, прорастал одной ногой из паркетного пола овальной формы полированный столик для посетителей.
Вокруг него и разместилась вся провинциздатская делегация, причем получилось так, что
дир, Цибуля и Лошакова оказались спиной к окну, зато вполоборота лицом к начальнику; Беспородный и Андрей лицом к окну, а к начальнику вполоборота затылком (вот интересно – случайно так вышло или преднамеренно: ведь заоконная яркость все время била в глаза, и когда Андрей поворачивался в сторону Пульпенки, то поначалу мог различить лишь силуэт его, и получалось, что он как бы ослеплен начальственным величием!), а Неустоев – тот и вовсе спиной, и уж этакое недопустимое нарушение приличий так морально на него давило, бедного, что как он только себе шею не скрутил, тщась соблюсти неписаный, но предписанный этикет.
Но и теперь Андрей не догадывался, что же будет дальше, хотя и не сомневался, что его ждет какой-то непредвиденный удар.
А затактовая пауза длилась, и глаза устали глядеть на яркое, и застылость мимики от мимолетной тревоги сменилась гримасой искренней и не желающей скрывать этого скуки; он перевел взгляд на темно-серый ящик бакинского кондиционера, набитого пылью, брезгливо поморщился, вольно откинулся на спинку стула и (о ужас, трепещите, ревнители комильфотности, пуристы приличий, жрецы субординаций!) сладко потянулся, передернул лопатками, а затем, пряча зевок в ладонь, вопросительно повернул голову «к воротам противника».
И в этот момент пресс-папье качнулось вперед, потом вернулось в исходное положение, и из набалдашника, как из репродуктора, что-то бубукнуло, гулко, но неразборчиво, типа: «Разрешите мне…»
«…горячо и сердечно», – мысленно подсказал ему Андрей следующую фразу. Тут голос репродуктора как бы очистился от ржавой трухи и прозвучал вполне внятно:
– …сердечно и горячо поздравить коллектив с приближающимся Днем международной солидарности трудящихся.
«Что-то новое, – подумал Андрей, – поздравлять у себя в кабинете? Никак перестраивается гран-шеф?.. Но почему такой странный подбор делегатов?.. И до праздников еще целых две недели…»
– …время ускорения научно-технического прогресса, коллегия Главпечати отметила… необходимо укрепить редакцию производственной и сельскохозяйственной литературы… принято решение для этой цели… опытного квалифицированного редактора Амарина перевести в редакцию производственной и сельскохозяйственной литературы… а в редакцию детской и художественной литературы принять редактором товарища Бодалова… с перспективой…
«Чего-чего?.. – до Андрея все еще не доходило, – его к сельхозникам? Значит, вот какой изобретен трюк, вот оно то, о чем предупреждал доброжелатель Васильев? А ведь и верно: он успокоился, решил, что уже победил, а они не мытьем так катаньем…
Он был растерян. Не столько даже неожиданностью, сколько бессмысленностью, иррациональностью происходящего. Почему? С какой стати? Что общего может быть между ним и сельхозредакцией?..
Тут вдруг Тих-Тих, который в продолжение последних фраз Пульпенки все порывался что-то возразить и усиленно, рывками выворачивал шею с верхней частью туловища назад, словно дергая штопором засевшую в горлышке пробку, наконец вырвал ее и приподнялся со стула.
– Зачем это делать?!. – отчаянно, но в то же время вполголоса завопил он. – Почему Амарина в сельхозредакцию, он филолог, как он будет нам… «Книга свиновода», «Разводите уток», «Искусственное осеменение крупного рогатого скота»?..
Пульпенко досадливо скривился, и голос его словно тоже сморщился:
– Тихон Тихоныч… мы вас планируем на заведующего редакцией, вы сейчас исполняете обязанности… Вы же опытный работник. Это решение апкома, – гран-шеф через силу выдавливал из себя слова, будто удивляясь: зачем лишний раз объяснять общеизвестные истины. – Сейчас перестройка! – вдруг с каким-то живым испугом выкрикнул он. – Всем сейчас трудно, – и тут его бубнящий голос вдруг сорвался и зазвенел искреннейшей болью. – Всем руководителям трудно, – уточнил он и всерьез пригорюнился.