Андрей прервал болтовню, заметив, что по Первой Конной к ним приближается руководящее ядро Провинциздата: дир, Цибуля и Лошакова.
– Пропустим их, – предложил он Беспородному. – Неохота лишний раз сталкиваться.
Пока трио пересекало проспект, Андрею вспомнился недавний спор с Беспородным, когда тот дружески советовал быть поснисходительней к провинциздатским дамам.
– Кстати, – обратился Андрей к товарищу. – Знаете, Анатолий Васильевич, какой новый благородный поступок в активе вашей Камилы Павловны?
– Ну уж, моей, – хмыкнул тот. – Что там еще она тебе подстроила?
– Донос в столичное издательство. Причем хитро как придумала: подписалась чужой фамилией – Сырнева.
– Чего, на самом деле? – наморщил лоб Беспородный. – А ты как об этом узнал?
– По почерку! – не вдаваясь в подробности, ответил Андрей.
– И что теперь?
– Да обойдется, надеюсь. Вероника Сергеевна по моей просьбе написала в издательство, что никакого отношения к той кляузе не имеет. Тем дело и кончилось.
– Да, сволочная все-таки баба Лошакова, – вынужден был признать Беспородный.
Тем временем они добрались до ворот писательского дома.
2
Городские власти, ценя заслуги подонских письменников в прославлении побед развитого социализма, от щедрот своих уделили им, пополам с композиторами, изящный двухэтажный особнячок былых времен в стиле барокко. В центре уютного дворика, выложенного плиткой под мрамор, с беседками и вьющейся зеленью, из бассейна с фонтаном торчал двухметровый столбик, служивший постаментом крылатому коньку, который резко отличался от знаменитого монстра-родственника на площади Советов не только миниатюрностью и воздушностью, но и полным отсутствием первичных половых признаков. Беспородный, впервые попавший сюда, удивленно вскинул брови:
– Это он что – символизирует творческую импотенцию своих хозяев?
– Наверно, – кивнул Андрей. – Да и как может быть иначе, если бедной животине даже жажду утолить нечем. Тут же под ним фонтан подразумевался. Бассейн есть, а воды в нем, сколько сюда хожу, ни разу не видел.
Парадную стену вестибюля украшала фотогалерея всей полусотни бойцов эскадрона, увенчанная золотыми буквами крылатой фразы Главного Подонского Классика, утверждавшей, что пишут изображенные по велению собственных душ, а души их без остатка принадлежат любимой партии.
Добрая часть помянутой полусотни, впрочем, по причине преклонных лет давно уж не сидела в седле, но продолжала регулярно тиражировать трофеи былых походов, отнимая под их воспроизведение львиную долю бумажных запасов Провинциздата. Патриархи, однако, мало-помалу отправлялись в лучший мир, но с выдержкой и достоинством, добросовестно отбыв в бренном до восьмидесяти, а то и с гаком. Лишь почивший недавно Самокрутов малость недотянул до почетного юбилея. Зато на пять лет старший его Индюков бодренько сосал сигарету, стоя под трибуной, выгодно отличаясь своим бравым, хотя и мумиеподобным видом от на десять лет отставшего Крийвы, только что отметившего семидесятипятилетие, который, тяжело отдышиваясь, привалился грудью к красной скатерти президиумного стола… Именно эти два ветерана накатали прошлой осенью телегу в апком с требованием убрать Андрея из издательства.
Ни с тем ни с другим Андрею не приходилось вступать в личное общение (если не считать недавнего телефонного звонка «на Парнас»), поэтому ненависть их к нему была заочной, однако ж поразительной ему казалась точность их выбора, их чутье, позволяющее так безошибочно определять врага, даже не зная его в лицо. Конечно-конечно-конечно – он и сам никогда не промахивался с такими: чужеродность – чего? – молекулярного состава, группы крови, биоэнергетической ауры, духа движущейся мертвечины – о нет, вне зависимости от возраста – ибо не такой же ли дух исходил от Казорезова, Лошаковой, иных многих… или нет, не так – дух нелюди – вот что невидимым барьером, мгновенно либо погодя, смотря по интенсивности, наверное, отделяло его от этих биологических особей. И пожалуй, они тоже чуяли этот барьер, коль так без промаха определяли именно в нем нужную мишень.
Он уже не раз задумывался над тем, каковы же конституирующие признаки этой нелюдской породы. И догадывался, что прежде всего – ощущение собственной неполноценности, ущербности, бездарности; затем – агрессивность, заставляющая топтать тех, кто от них отличается, в основе которой, вероятно, подспудный страх, что на фоне не таких их собственная несостоятельность может стать для всех явной; затем – самая грозная и опасная для нормальных людей способность объединяться, невзирая на внутренние распри, зависть и взаимную злобу, в стаи для того, чтобы физической массой задавить врага. Что еще?..