Последнее достижение скульптора относилось уже к позднему, заключительному этапу творчества. Это был памятник на площади Советов (где прежде возвышался крупнейший храм города) – сооружение сверхмонументальное: слева – солдат с винтовкой, справа – матрос с гранатой, а посредине – всадник с шашкой наголо, но центром композиции несомненно являлся вздёрнутый на дыбы конь. Неведомо как ветерану-автору удалось добиться такого эффекта, что, с какой бы точки наблюдатель ни начинал обзор, взгляд его прежде всего упирался в то место нижней части конского туловища, где красовалась деталь, похожая на мешок с двумя арбузами. Людская молва, однако, приписывает славу создания этого эффекта отнюдь не престарелому мастеру. Он якобы, щадя целомудрие подонцев, никаких подозрительных мешков к своему творению не лепил, но накануне торжественного открытия монумент показали главному консультанту – легендарному полководцу-коннику. Тот посмотрел, пошевелил усами да как рявкнет: «Подонцы на кобылах в бой не ходили!» – и зарыдал от пережитого волнения. Распорядители всполошились и объявили аврал. В кузнечном цеху Тракторного за две трети ночи были выкованы весомые признаки конского мужества, а в оставшуюся треть приварены спецбригадой к соответствующему месту – вот так и образовался тот эффект, объяснение которого историки монументального искусства будут когда-нибудь искать среди утраченных секретов старых мастеров.
Эффект этот производил шоковое впечатление на зрителей, ибо едва ли не с первых дней существования памятника не предусмотренная первоначальным проектом доминанта всего ансамбля неизвестными злоумышленниками покрывалась светящимся составом (как это делалось – уму непостижимо: ведь добраться до цели можно было только с помощью пожарной лестницы или там подъемника какого-нибудь), и как только сумерки сменялись вечерней тьмой, фосфорическое свечение собирало толпу заворожённо глядящих зевак.
Долгое время никакие меры, принятые теми, кому положено, не приносили плодов. Круглосуточный караул не поставишь: не тот всё-таки объект. Пробовали, но наверху, видимо, не одобрили да ещё, наверно, нагоняй задали. Решили окружить постамент фигурными чугунными цепями под током; установили, естественно, таблички с черепом и скрещёнными костями и на хвост коня налепили: «Не влезай – убьёт!» с выразительным зигзагом. Любознательные, но недоверчивые убедились, что чухает крепко, подонцы быстро привыкли к нововведению, и дней на десять крамольное свечение погасло. Но тут прибыла чья-то делегация – таблички на время убрали, а электричество отключить поленились, и средневысокого гостя из «третьего мира» так шарахнуло, что он чуть было не отправился в потусторонний, а на следующее утро русская служба Би-би-си сообщила, что цены на нефть на мировом рынке сделали резкий скачок.
От столь эффективной защиты пришлось отказаться, и «мешок с арбузами» засверкал с новой силой. Попробовали прятать его в полиэтиленовый чехол – получилось неэстетично. Подвязали сеткой. А так как аналогичная с первых дней существования композиции прикрывала её сверху, защищая от голубей, то открытыми для обзора остались только невыразительные и не дающие представления о целом детали, как-то: штык солдата, зубы матроса, шпоры кавалериста и передние подковы коня. А вскоре после этого решили, что бесхлопотнее весь памятник по будним дням держать упакованным в сетку и снимать её лишь по праздникам и другим торжественным случаям. Так с тех пор и делалось.
Как отзывались о великом земляке-скульпторе злые языки, он одарил город юношеским бредом, извращением зрелости и старческим маразмом.
Заключительным аккордом провинцеградской лошадианы стало строительство тачанки. Сооружение это масштабом своим хотя, несомненно, и уступало трём великим пирамидам, с остальными могло соперничать вполне успешно. Во всяком случае, когда, к исходу пятнадцатого, кажется, года строительства, его контуры обозначились отчётливо, у пилотов, заходящих на посадку в Провинцеградский аэропорт, к полуразрушенной колокольне некогда знаменитого Нижнеподонского монастыря добавился ещё один надёжный ориентир.