Попутно друг предложил маленькую «мафиозную», по его выражению, проделку, связанную с другом-поэтом.
Друга-поэта, сверкнувшего десятком журнальных публикаций, но так и не добившегося авторского сборника, уже несколько лет долбали чересчур патриотические журналы и альманахи известного направления. Андрею предлагалось слегка вступиться за него и малость осадить захлёбывающихся от «святой» злобы охранителей; и за предновогодний вечер в Кривулинске, на краю праздничного стола, быстренько набросался деликатно-язвительный ответ разнуздавшимся гонителям, а всего через две недели «реплика» Андрея проскочила на полосу «Литеженедельника», где подвизался в ту пору друг-критик.
Реплика эта имела неожиданные для Андрея последствия в Провинцеграде. Тамошние литераторы, как выяснилось, внимательно следили за столичной прессой (в ревнивой надежде хоть когда-нибудь увидеть там собственное имя, пусть бы даже и в контексте чеховской «Радости»), и по этой незначительной заметке, которую сам Андрей и всерьёз-то не принимал – так, что-то вроде детской игры в «Трёх мушкетёров» – засекли его фамилию и сделали вывод о существовании в Провинцеграде неизвестного молодого критика, печатающегося в центрах. Позже, по отношению к себе кривулинских уже литтворцов, Андрей догадался, что любой критик для них – это потенциальный воспеватель, то есть тот, кто может поведать миру о них – злополучных, незаслуженно прозябающих в безвестности потому только, что все лавры присвоены ухватистыми столичными жителями. И они, провинциалы, готовы любить и почитать такого критика, ежели, конечно, он постарается оправдать их ожидания.
Понятно, что Андрей отнюдь не мечтал ублажать этих убогоньких, да и критиком себя не считал, – тем не менее первый год после появления реплики утвердил его для новых литзнакомцев именно в этом качестве.
Теперь Суперлоцкий сам пригласил Андрея и предложил сотрудничать с журналом по своему отделу. Андрей, спортивного интереса ради, взялся отрецензировать какого-то начинающего и вскоре дебютировал на страницах «Подона». Тогда же Суперлоцкий познакомил его с ответсекретарем журнала, представителем второй шеренги подонских прозаиков (то есть не лауреатом, но ограниченно известным за счет неимоверно скучных и занудливых, однако пользующихся спросом у обывателя книженций о похождениях суперменов- разведчиков a la Штирлиц), по фамилии Золотарёв. Он, кстати, был в числе тех, кого Лошакова сватала Андрею в наставники, но, попытавшись прочесть несколько его страниц и моментально увязнув в примитивно-казённом газетном языке, Андрей с ужасом отринул мысль о таком «учителе»… Сейчас же, воспользовавшись личным знакомством, он дал почитать Золотарёву кое-что из рассказов, в том числе и принятый столичным журналом. Но тот завернул их, заявив, что автор, несомненно, человек способный, но всё-таки пока не дорос до «высокого уровня, принятого в «Подоне».
Зато Суперлоцкий, как бы в утешение, заказал Андрею ещё несколько рецензий, большую статью и сверх того – обещал со временем взять в свой отдел сотрудником на гонораре.
Поначалу сочинять рецензии показалось Андрею даже занятным. Правда, удивляли поставленные Суперлоцким условия: соблюдать чёткий баланс между собственно критикой и одобрением авторов – это применительно к начинающим. Что же касается опытных, то их критиковать возбранялось, и, наконец, в адрес матёрых дозволялись только панегирики. Петь дифирамбы бездарям Андрей отказался безоговорочно, ну, а начинающих, мало отличимых как от старших товарищей, так и друг от друга, он старался, подпустив для требуемого баланса набор дежурных штампов со знаком плюс, представить в истинном виде, так что в итоге читателю, кое-что смыслящему в литературе, становилось ясно, какова цена этим «юным дарованиям», которые, кстати сказать, в большинстве своём были намного старше Андрея.