Но всё это продолжалось лишь до того майского дня, когда он взял наконец в руки журнальный номер со своим рассказом, нежданно-негаданно открывшим реальную перспективу выпустить в недалёком будущем и первую книгу. Это было то вмешательство слепого, казалось бы, случая, без которого не обходился ни один серьёзный поворот в Андреевой судьбе. Ну кто бы, в самом деле, предположил, что ему, безвестному провинциалу, не знакомому ни с кем из видных современников, взявшихся бы сочинить напутствие, без чего публикация не могла состояться, так баснословно повезёт? Совершенно случайно симпатизировавший Андрею редактор сам предложил почитать рассказ авторитетному для журнала прозаику; совершенно неожиданно рассказ тому понравился; и уж абсолютно непредвиденным оказалось, что прозаик этот занимает пост заведующего отделом прозы в самом, пожалуй, престижном издательстве страны.
После публикации Андрей рванул из Кривулинска в столицу, чтобы получить гонорар и отметить дебют с другом-критиком. В промежутке между этими двумя актами забежал в издательство познакомиться с неведомым своим благодетелем, встретился с ним на лестничной площадке (тот всегда спешил) и в течение трёх минут договорился о будущей книге.
Так что Андрею стало не до рецензий и прочих глупостей: не разгибая спины он два месяца просидел за редакционной машинкой, перепечатывая старые рассказы и заканчивая новые, после чего рукопись была отвезена в столицу и сдана в издательство.</small
Глава третья. Завязка
1
Стояло жаркое лето тысяча девятьсот восемьдесят четвертого…
Можно, конечно, выразиться и так. Но эта шаблонная фраза никак не передаст ту особинку именно этого лета, ту необычность и счастливую безмятежность его для Андрея... Да нет, и совсем неверна эта фраза. Разве скажешь о том лете – стояло? Бывает ли стоячим море?.. А то лето было для Андрея как море после длительной разлуки: оно, штилевое и ласковое, омывало его, обтекало, растворяя невзгоды, усталость, обновляя, возвращая в юность… Оно, это лето-море, плавно покачивая, заставляло забыть – нет, не забыть: ничто не забывается! – расслабиться, отвлечься от долгого напряжения, чужого климата, враждебных отношений с близким некогда человеком… И Андрей лениво отдавался его баюкающей ласке, чувствуя, как оживает в нем острота ощущений и переживаний, как мозг, отгородившийся от свежей информации, постепенно становится восприимчивым к новым впечатлениям; как былые страсти, приступы отчаянья и безысходности расплываются, истаивают в знойном мареве, стирающем черту горизонта…
После скитаний и мытарств он снова оказался в своем городе, рядом с родителями, встретил будущую жену, и хотя у него не было ни квартиры, ни постоянной работы, ни определенных планов, это не лишало его безмятежного настроения и веры в то, что самое увлекательное и прекрасное в его жизни все еще впереди!..
Итак?..
Ослепительно переливалось, сверкало и никак не хотело померкнуть нескончаемо протяжное и сладостное лето одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года...
2
Трудно сказать, когда пришлось бы Андрею вспомнить о существовании Провинциздата, если б не его служба в «Вечерке. Она, по правде говоря, долгих слов и не стоила бы (Кто она ? Служба или «Вечерка»? И та и другая, пожалуй), но вспомнить о них вкратце все же следует. С «Вечеркой» как получилось, – вернувшись из Кривулинска, Андрей явился к Суперлоцкому, памятуя о его приглашении в отдел работать сотрудником на гонораре, но после распростертых было объятий обнаружилась одна закавыка. Имелась якобы инструкция, согласно которой такой договор можно заключать только с членами творческих союзов. А так как Андрей ни в одном из союзов не числился, дело с журналом и не выгорело. Вот тогда-то Андрей и ткнулся в «Вечерку», где его беспризорность по отношению к творческим союзам никого не напугала, и благополучно оформился корреспондентом на договоре в отдел культуры.
Чем ему там выпало заниматься? Строгать кинорецензии, клепать театральные обозрения, интервьюировать заезжих знаменитостей… Самым сложным жанром оказалась для него информашка. Все прочее удавалось писать более или менее человеческим языком, лишь с малой примесью газетного, а вот крохотули типа «состоялось…», «открылось…» и т. п., где все содержание укладывалось в два-три слова, а их требовалось разогнать до заданного объема в 20, 30 и более строк, доставляли муки тошнотные. В конце концов он изобрел маленькие хитрости, слегка разнообразившие это нуднейшее и никчемнейшее занятие. (Ну кому, в самом деле, интересно, к примеру, сколько лекций и о чем прочитано за последний квартал в городском парке культуры и отдыха имени Пресного, ежели лекции эти посещают лишь глуховатые старушки да опытные газогоны, чтобы втихаря раздавить очередной пузырек; или кто там из ап- либо ниже рангом -комовских боссов да клерков почтил своим присутствием праздник песни на городском ипподроме, где, говорят, даже лошади дохли со скуки! А именно такими и подобными сообщениями заполнялись полосы газеты, по поводу которой сосед-сверхсрочник как-то высказался: четвертая страница – понятно: я перво-наперво смотрю погоду, обмен квартир, кто помер, потом – что по телику и в кино. А остальное все зачем? Лучше бы эти страницы чистыми продавали – заместо туалетной бумаги… Андрей лишь плечами пожал – а что тут возразишь?) Так, если его ловили в отделе и заставляли куда-то звонить, чтобы заполнить колонку «Новости культурной жизни» (Зам, курирующий отдел культуры, перефразируя старшего Карамазова – случайно, несомненно, – доброжелательно учил: не брезгайте информашками – газете они всегда нужны: хоть на два рубля сделаешь – вот уже лишних пятьдесят за месяц заработал, а хлопот чуть, даже идти никуда не надо. Но Андрею до того муторно было выкручивать из телефонного диска псевдоновости, что он сам согласился бы заплатить эти два рубля, если б, понятно, они у него тогда были, – лишь бы от этой обязанности избавиться), он выискивал по телефонному справочнику предприятие или учреждение с названием подлиннее и тем самым заполнял некоторую долю нужного строкажа; суть информации он, спортивного интереса ради, излагал самым кратким способом, а затем – подбором длинных синонимов, сложных предлогов, громоздких синтаксических конструкций – разгонял текст до нужного объема… Но все ухищрения, увы, не избавляли от скуки и сознания никчемности этого занятия.