– Вы умничек (последний слог -чек прозвучал как чмоканье), а у меня рука легкая. Я двадцать седьмой год в Провинциздате. Все наши писатели через меня прошли: и Петр Власович Бледенко, и Самокрутов Виктор Александрович, и даже… – она указала на стену, где слева над ее головой висел портрет Главного Подонского Классика.
Неонилла Александровна пригорюнилась. Андрей понимающе-сочувственно склонил голову: боль о недавно ушедшем классике была у нее свежа – так Андрей понял перемену в ее настроении. Но оптимистическое начало пересилило:
– Рука у меня легкая, – вновь повторила она, – вот и Самокрутов сейчас в больнице, я его недавно навещала, говорю: «Вы скоро поправитесь, Виктор Александрович, я это точно вам (чмок) предсказываю, поправитесь и принесете нам свой новый роман». Вы в столицу не собираетесь?! – вдруг пригвоздила она Андрея к спинке кресла неожиданным вопросом.
– Нет, – растерялся Андрей.
– Жалко: мне карамель «Театральную» срочно нужно достать.
Андрей чуть было в порыве признательности не пообещал раздо-быть карамель, нимало не представляя, где и как он ее достанет, но во-время прикусил язык.
– А в аптеках у вас нет знакомых?
Он стал невразумительно мямлить, что вот, мол, раньше у него бы-ла знакомая, но он давно очень ее не встречал и не знает, удобно ли к ней обращаться да и вообще работает ли она еще в аптеке или нет…
Тут в комнату ворвалась Лошакова. Андрей поздоровался – та холодно кивнула, а Трифотина как-то вся подобралась, посуровела и отрывисто-деловым тоном распорядилась:
– Рассказ нужно перепечатать… – потом о размерах бумаги, полей, сколько строк, сколько знаков в строке… – в понедельник принесете. И не задерживайте. Это в ваших интересах.
Но и такая сугубо официальная концовка разговора настроения Андрею не испортила.
4
Через неделю Андрей принес Трифотиной перепечатанный рассказ, а через три месяца стал ее коллегой по редакции.
Произошло это так. Друг-поэт, которому обрыдла служба в столичной прессе, в то лето отогревался на подонском пляже, чередуя солнечные ванны с добыванием хлеба насущного в поездках по сельским районам края от бюро пропаганды художественной литературы и писании внутренних рецензий для «Подона» и Провинциздата. От него-то Андрей и узнал об освободившемся там редакторском месте. К тому времени он со своей «Вечеркой» почти обанкротился. С ним случилось то же, что год назад в Кривулинске: рука отказалась выводить газетные халтурки, а значит, из-под пера (для газеты) ничего не выходило и гонорары, естественно, иссякли. Андрей стал уже подумывать, не податься ли снова в швейцары либо сторожа, – тут-то и подвернулся друг-поэт со своей новостью. Терять Андрею было нечего – он и сунулся наудачу в Провинциздат.
Первой благословила Андрея Трифотина, убежденно заявив, что она сразу подумала, как кстати был бы он за соседним с ней столом, и заговорщическим тоном направила его к директору, предупредив вдогонку отчаянным и громким полушепотом:
– Только все равно они без этой (кивок на пустующий стол Лошаковой) ничего не решат!
Дверь в кабинет директора была растворена, сам он, склонив над столом узкий череп с торчащими по краям плеши двумя вихрами вразлет, щелкал сосредоточенно костяшками допотопных счет и шевелил губами. Сигарета с изжеванным фильтром чадила из пепельницы, выполненной в форме лошадиной подковы. Погонял костяшки минуты две, записал что-то в конторскую книгу и перевел узкие припухшие глаза поверх очков на посетителя. Андрей коротко доложил о цели своего прихода. Быстрым, но, как ощутил Андрей, довольно проницательным взглядом директор приник к Андрею и задал только один вопрос:
– Член партии?
– Да.
– Тогда идите к главному редактору.
Полуобернувшись в дверях, чтобы сказать до свидания, он заметил, что директор заинтересованно смотрит под стол и трет ногой ковер.
Цибуля с видом мучительно размышляющего Штирлица курил над развернутой газетой. Он бесстрастно-доброжелательно принял Андрея, но решить дело не взялся, ссылаясь на то, что Камила Павловна в командировке – вот приедет – тогда она будет решать, поскольку в ее редакцию Андрей поступает на работу. И опять Андрей удивился: странная система субординации – директор перепоручает главному, а главный ждет мнения старшего редактора, который (-рая) номинально у него в подчинении… Тем не менее дня через три ему позвонили и пригласили зайти – сама Лошакова.