После крымской поездки они изредка общались в университете – Наташа поступила на исторический. Там с подругами-первокурсницами организовывала «поэтические кофейники», куда приглашались университетские поэты. Однажды после такого «кофейника» Наташа попросила Андрея, чтобы он подарил ей свои стихи; он наскоро собрал около двух десятков – частью от руки, частью на машинке, – экспромтом надписал что-то шутливо-дарственное… Потом, уже из армии, послал ей два-три письма и несколько поздравительных открыток и в ответ получил примерно столько же; ну, а после армии и вовсе они связь потеряли; случайно встречались изредка, – в одном городе живя, как не встретиться…
2
Второй исток будущего сюжета обозначился позднее – когда Андрей преподавал в мореходном училище и ему довелось по долгу, так сказать, службы познакомиться с личностями и творчеством кое-кого из провинцеградских авторов.
Он пытался тогда разбудить у своих курсантов интерес к словесности. Андрей понимал, что дело это малоперспективное, потому как с первых месяцев работы обнаружилось, что литература в мореходке – предмет бросовый: и начальство и курсанты относились к нему как к чему-то даже не второстепенному, а вовсе лишнему, полагая – очевидно не без резона, – что будущему штурману либо судомеханику, не говоря уж о дноуглубителях, проблемы, мучавшие героев, скажем, Достоевского, вроде бы и ни к чему. Такое отношение со стороны руководства имело, впрочем, и важный плюс: молодому преподавателю никто не докучал чрезмерной опекой, проверками, поучениями, и он, чтобы увлечь ребят, экспериментировал на свой страх и риск.
Один из редких проверяющих, тогдашний замполит училища, как раз подгадал к конкурсу на лучшее чтение стихов Есенина. Право выбора стихотворения предоставлялось самим ученикам, и кое-кто, естественно, не упускал случая щегольнуть чем-нибудь позаковыристей, так что Андрей не исключал возможности небольшого скандальчика, когда Хрисанов, читавший, кстати, как заправский артист, с пафосом заключил:
Любил он родину и землю,
Как любит пьяница кабак.
Однако замполит, человек впечатлительный и эмоциональный, аж крякнул от удовольствия и восторженно воскликнул:
– Молодец!
Хрисанова заслуженно увенчали лаврами победителя конкурса, а творческая методика молодого преподавателя была официально одобрена записью в книге контрольных посещений, после чего он был полностью предоставлен самому себе.
Тут бы можно много кой-чего порассказать на эту тему: как Андрей для начала категорически запретил ребятишкам пользоваться школьным учебником по советской литературе, громогласно объявив, что порнографию такого рода надлежит преследовать по закону в первую очередь; как он поначалу робко, потом посмелее стал высовываться за рамки нелепейшей учебной программы, а после, чтоб не мучиться, взял и вовсе от неё отказался и принялся читать вслух на уроках «На полпути к Луне», «Три минуты молчания», «На войне как на войне»… И как, наконец, когда литературу в мореходке вовсе отменили и ему пришлось выполнять педнагрузку «Социально-психологическими методами производства на морском транспорте», – на занятиях по этому небывалому предмету он стал читать главы из «Мастера и Маргариты», и как первоначальное ошеломление сродни бездомновскому «но ведь его не существует» сменилось счастливым восторгом, и как, уже спустя годы после мореходки, некоторые выпускники признавались ему, что эти уроки, на которые больные сбегали из лазарета, а дневальные из нарядов, уроки эти до сих пор… Нет-нет, не будем продолжать – как ни жаль, всё это лишь косвенно задевает сюжет, поэтому вернёмся к тому, что ближе с ним связано.
Ну вот. После замполитского визита дело с поэзией шло неплохо. Юные прагматики усекли в таких конкурсах лёгкий способ без особого труда («на шару», как это по-курсантски называлось) обеспечить себе высокую оценку по «бесполезному» предмету и таким образом сэкономить время для более существенных занятий. Отдельные хитрецы предварительно выясняли, каков должен быть объём выученного стихотворения, а когда узнавали, что это неважно, быстренько выхватывали первое попавшееся четверостишие, отбарабанивали его и, ухмыляясь, получали свои три или даже четыре балла – в зависимости от выразительности чтения (на пятёрки такие обычно не претендовали). Однако подобных мудрецов оказывались единицы, и чувствовали они себя неловко, потому что остальные над ними подтрунивали, – мол, не на многое же вы способны – так что те ощущали даже некоторую свою ущербность и в следующий раз сами уже не хотели хитрить. Ну, а большинство курсантов увлеклось поэзией всерьёз. Что Есенин!.. Это было только начало, поэтический ликбез – позднее самые способные его ученики могли без всякой натуги объяснить разницу между сонетом шекспировским и петрарковским, и провести, допустим, сравнительный анализ образа Гамлета в лирике Блока и Пастернака, и прочитать на уроке от «Ангел Мэри, пей коктейли, дуй вино» до «Пусти меня, отдай меня, Воронеж»…