Конечно, раздраженность Лошаковой была понятна и, возможно, даже простительна, но почему из-за внутрисоюзовских дрязг и раздоров должна страдать будущая книга Андрея? Он-то никоим боком не причастен к этой «войне мышей и лягушек». К тому же и не требует ничего сверх того, что положено нормативными документами: дать заключение на рукопись по истечении трех месяцев.
Но Лошакову его доводы чуть не взбесили:
– Не буду я сейчас заниматься вашей рукописью! – не в силах сдержать гнева праведного, она вскочила, рванулась по направлению к двери, при этом ногой зацепила многострадальный телефонный провод – аппарат брякнулся и раскололся на три части.
Камила Павловна ойкнула, покраснела, метнулась назад, гневное выражение лица сменилось жалкой растерянной улыбкой.
– Юрий Федорович, – умоляюще обратилась она к Туляковшину. – Тот, не говоря ни слова, вынул из дипломата набор инструментов и приступил к ремонту, а Лошакова возобновила прерванное движение и, хлопнув дверью, скрылась в коридоре.
Трифотина загадочно хмыкнула и елейно-сочувственным тоном посоветовала:
– Вы, Андрей Леонидович, лучше сейчас ее не трогайте: видите – мечется, и вашим и нашим хочет угодить. Сходите вы лучше к Цибуле.
Цибуля, как всегда, самостийно решать ничего не захотел, и тогда Андрей, уже по собственной инициативе, отправился к директору. Тот пообещал поговорить с Камилой Павловной, и в конце дня Андрей увидел, как она, слегка сместив в сторону гору бумаг на своем столе и растрепав начес, остервенело черкает карандашом в его рукописи…
А через несколько дней вернулось с контрольного рецензирования творение Казорезова. Отзыв был убийственный. Рукопись в предложенном составе признавалась непригодной для печати, особенно без-жалостно растаптывался убогий «Ломбард». Итоговый вывод недвусмысленно предписывал издательству: рукопись из плана исключить, позицию считать резервной.
«Ну вот, – удовлетворенно подумал Андрей, – не такие уж там, оказывается, дураки, в Главке», – и спросил, что ему делать дальше. Ответ Лошаковой показался ему не вполне понятным:
– Вернуть автору на пересоставление и доработку.
Но он не стал ломать голову: с плеч долой – и слава Богу.
14
В тот день Лошакова была нарядной, сосредоточенной и даже какой-то торжественной. Склонившись над столом, она усиленно о чем-то думала, делала быстрые пометки в тетради; заглядываясь на потолок, что-то произносила вслух, как бы заучивая: похоже, что роль какую-то репетировала. Потом, в такой же задумчивости проделав несколько челночных рейсов в коридор и обратно, остановилась у Андреева стола и мягко, по-товарищески, едва ли не нежно, шепнула:
– Андрей Леонидович, нам надо поговорить по вашей рукописи.
«Почему «по», а не «о»? – машинально подумал Андрей, вставая с места, и объявил, что он готов, хотя вовсе не ожидал такого поворота дел. Но не успели они добраться до авторской комнаты, как Лошакову позвали к телефону, потом ей пришлось куда-то бежать, возвращаться, опять бежать, – словом, одолела ее всегдашняя затурканность, и лишь в конце рабочего дня удалось им уединиться.
Утомленная уже несколько, она попыталась восстановить утренний торжественный тон и с неуверенной улыбкой провозгласила:
– Андрей Леонидович, я прочитала вашу рукопись и вижу в ней книгу… – Андрей кивнул, не зная, следует ли как-то отвечать, и приготовился слушать дальше. – Но… Нам еще нужно над ней поработать. – Андрей теперь уже не стал кивать, а вопросительно уставился на редактрису, она же вдруг запнулась, словно забыла, что говорить дальше, и принялась листать свою тетрадь вперемешку со страницами рукописи. – Ага, – удовлетворенно ткнула она пальцем в тетрадь. – Ну вот. Тема нужная, сельская, идейный замысел правильный – показать превосходство честного труженика над всякими спекулянтами и тунеядцами. Характер героини стойкий, положительный… Все это хорошо. Но мне этого мало: надо показать, как у нее сформировался такой характер под влиянием родителей, школы, колхозного актива…
«Господи, что она плетет!» – мысленно простонал Андрей и попытался разобрать карандашные пометки на странице, лежащей по отношению к нему вверх ногами, – «подруг-доярок», – с трудом удалось разобрать…
– Литература имеет свои законы, – отвлекла его памятная фраза. «Конечно, имеет, – проглотил свою реплику Андрей, – только вряд ли они тебе известны». – Теперь постраничные замечания. – Он прислушался. – Вот на пятой странице героиня вспоминает об одном, а потом у нее опять воспоминание. Это что ж получается – воспоминание в воспоминании?