Отрава рассыпалась перед подъездом, комарьё, вившееся у входной двери, начало падать на Танину голову серыми хлопьями, как постапокалиптический снежок. А сама Таня и Кузьмич начали чихать, как подорванные.
То, что домового Кузьмич зовут, Таня, конечно, немного попозже узнала, когда они вместе с ним убежали к соседнему подъезду, сели на лавочку, прочихались, прокашлялись, и поговорили по-душам.
Таня так сильно испугалась Кузьмича, потому, что наивно полагала, все Другие выглядят точно так же как и люди. Она же не знала, что её дар потихоньку раскрывался, сначала давая развидеть «человекоподобных» Других, а уж потом всех остальных, совсем ни на кого и на что не похожих.
Домовые, как раз, из последних. Они абсолютно везде, с маковки до пят, покрыты белоснежной блестящей и очень густой растительностью, сантиметров тридцать в длину, но, если к ним приглядеться – повнимательнее, излучают какое-то чудесное очарование, состоящее из домашнего уюта, хозяйственности и заботы. И ещё, у них поразительные глаза. Большие, и всё время меняющие цвет, под их настроение. Это свойство очень, кстати, помогает в общении с ними. Невозможно прочесть эмоции на шерстяном стожке, являющемся их лицом. Надо только понаблюдать, минут пять за их глазами, как это Таня сделала, беседуя с Кузьмичом на лавочке. И становится ясным, глаза синие – радость, красные – злость, жёлтые – недоумение и так далее.
Кузьмич тоже был очень рад, что очередная Ёлкина «прозрела». Потому как их семейство, оказывается, состояло в тесной дружбе с местными домовыми. Ёлкины были, как бы связующим звеном между населением двора и хранителями домов. Они, в силу своих возможностей, проводили среди жителей разъяснительную работу, что надо беречь подъезды, не ломать детский городок и лавочки, ухаживать за клумбами, деревьями и кустарником, которые добрые домовые посадили для красоты их двора.
Танюша ещё раз извинилась пред Кузьмичом за то, что она рассыпала клопомор (а это он был в его коробке), и побежала поскорее в магазин, пока он не закрылся.
Возвращаясь с покупками, обратно домой, она, конечно же, положила на шкаф с электрощитом, висевший возле их подъезда, пирожок, сушки и конфеты.
Глава 15
Планёрка перед рейсом в Москву для бригады Ахромеева прошла в штатном режиме. Наконец то, Василию Васильевичу удалось набрать достаточное количество студенток-проводниц в свою бригаду, чтобы они могли поехать, как, и положено, по два человека в каждом вагоне. Ну, конечно, Таня поехала на единицу, но Ахромеев это не афишировал, да попросту, взял и воспользовался своей простейшей магией Другого, и отвёл девчонкам глаза.
После распределения, Таня, в сопровождении Ахромеева, вошла в свой хвостовой одиннадцатый вагон, стоявший после пятнадцатого. Вот такая чехарда.
По пути к составу, Ахромеев научил Таню простеньким чарам, закрывающим дверь в вагон, чтобы люди, без спросу, не совались через переходник в её вагон, и, честно говоря, больше для того, чтобы и из её владений, без крайней надобности, в поезд никто не просачивался. Хотя! Можно им было и по перрону туда – обратно пройти, но на всех поводок не накинешь…
Ещё он рассказал, что после развала СССР, всю нашу страну так сильно тряхнуло и взбаламутило, что вся, до этого тихо-мирно лежавшая на дне муть, людская и Другая, поднялась, снялась с насиженных мест, и начала колобродить по стране.
А куда стремится любой криминальный элемент? Правильно! Поближе к барышам, которые сейчас все находятся в крупных городах. Ну, а самые большие и лёгкие деньги, конечно, обитают в столицах – Москве и Питере.
Вот и потянулись «закононепослушные» Другие в Москву из глубинки, в поисках лучшей жизни. А как всего проще туда попасть, как не на поезде. Поэтому Ахромеев снабдил Таню крайне важным советом, как нужно с этой публикой общаться.
– Запомни накрепко, Татьяна, – давал ей в напутствие Ахромеев, – ты теперь для них всех Наших и Ваших – Хозяйка. А главное оружие Хозяйки, это её Слово. Ты и сама своё Слово нарушить не можешь, но и никто, пока ты в своём вагоне находишься, тоже нарушить твоё Слово не может. Ты девушка умная и сама скоро во всём разберёшься. По ходу поезда!
И они вместе засмеялись над этой, ставшей, наконец-то, и для Тани близкой и понятной шуткой.
Внешне одиннадцатый вагон так и остался выглядеть, как стандартный плацкартный вагон конца двадцатого века. А вот когда Таня, открыв дверь ложкой, зашла внутрь…
– Красотища, какая, неописуемая, – восторженно взвизгнула Таня, – да разве можно в такой драгоценной шкатулке путешествовать? Этот вагон в музей надо, под стекло и табличку повесить – «Руками не трогать».